Элоиза Джеймс - Неприличные занятия

Такой человек должен был жениться на принцессе.

— Я не позволю тебе ее увидеть.

— Почему? С ней что-то не так?

Испуг на его лице заставил ее ощутить укол раскаяния, ледяной ком в ее сердце начал трескаться, а ее решимость — таять.

— Ты не должен! — воскликнула она.

Но Джас больше не был мальчиком, он был мужчиной и выглядел, как мужчина. Нет, он выглядел, как герцог. Это безошибочно угадывалось в четко вылепленном аристократическом носе и горделивом развороте плеч.

— Моя дочь останется моей дочерью вне зависимости от того, деформировано у нее лицо или нет! — Он произнес это так, как только герцог мог приказывать богам повиноваться ему.

— Это вовсе не так! — возмутилась Линнет. — Она совершенна, слишком совершенна.

Его рука, коснувшаяся одеяльца, замерла.

— Так в чем тогда дело?

— Я тебя знаю, Джас. Если ты ее увидишь, то никогда уже не сможешь…

— Оставить ее? — Он улыбнулся ей знакомой кривоватой улыбкой, той, что заставила ее влюбиться в него много лет назад, когда она впервые поняла, какой он одинокий, забавный и красивый.

— Не смей смеяться надо мной!

— Я не смеюсь. Но ты не знаешь меня, Линнет.

— Знаю, я…

Он решительно продолжил, глядя ей в глаза:

— Тогда ты знаешь, что я никогда не откажусь от собственной дочери. Так?

Она знала это всем своим существом, так же как знала, что однажды он найдет ее. Хотя она и продолжала себя обманывать.

— Да, — прошептала она.

— А от тебя я откажусь?

— Ты должен, — с тоской прошептала она. — Просто обязан !

— Чтобы стать герцогом? — Его голос был спокойным, словно этот титул ничего не значил для него, но Линнет ему было не обмануть.

— Ты должен стать герцогом, — сказала она. — Это твоя сущность, Джас. Ты герцог. Будущий герцог.

Он накрутил одну из мягких кудряшек Роуз на палец. Они были цвета масла на утреннем тосте. Тогда он откинул одеяльце, и в этот момент, вероятно, стало уже слишком поздно что-либо менять, потому что Роуз была такой красавицей, что он будет любить ее…

— Посмотри на ее реснички, — сказал он. — И ее маленький носик. У нее твои губки, Линнет.

— У нее твои глаза. Ты увидишь, когда она проснется. Они такого же серо-голубого оттенка, что и у тебя, кроме тех моментов, когда она сердится. Тогда они становятся черными!

Он засмеялся.

— Она так мирно выглядит, что я не могу себе представить ее в гневе.

— У нее отвратительный характер, — сказала Линнет.

— Откуда что берется, — поддразнил ее Джас. Затем он протянул руки. С умилением глядя на спящего ребенка, он немного подержал Роуз, а затем отнес в колыбельку, стоявшую в углу комнаты.

Линнет поднялась и сказала ему вослед:

— Я не стану разрушать твою жизнь. — В ее словах была слышна решимость, ночь за ночью она мысленно тренировалась их произносить. — Я никто. У меня ничего нет, даже приданного. Я не могу стать герцогиней.

— А я не герцог. — Он вернулся к ней. — Конечно, моя мать рассказала тебе то, что она поведала всему Лондону? Я ему не сын.

Линнет насмешливо посмотрела на него.

— И ты ей поверил?

— Конечно…

— Значит, ты еще больший дурак, — сказала она. — Она дразнит твоего отца, а он достаточно глуп, чтобы ей поверить. Она его презирает.

— Честно говоря, мне все равно.

— Ты его точная копия. — И так оно и было. Для нее он выглядел как копия своего отца, только красивее и умнее. Гораздо умнее. Герцог был хвастлив и полон самодовольства, но, по мнению Линнет, на самом деле был никчемным человеком. В то время как Джас… Джас был Джасом. Он выглядел именно тем, кем являлся: человеком настолько невероятно умным, что стоило ему о чем-нибудь подумать, как ему это удавалось. — Он правда выгнал тебя из дома? — спросила она. — Я читала в колонке сплетен, но не могла поверить…

— Да. Я занимался твоими поисками, работая в издательстве.

От потрясения она вновь села на кресло.

— А я не верила. Значит, мы оба все потеряли.

Он опустился на корточки рядом с ней.

— Неужели ты не видишь, глупышка Линнет? Неужели не понимаешь, что меня ты никогда не теряла?

Он наклонился к ней, и она даже не попыталась остановить его. С тихим всхлипом она качнулась вперед, и их губы встретились. Поначалу поцелуй был нежным. Она зарылась руками в темный шелк его волос и пробормотала что-то глупое, что-то, относящееся ко всем тем ночам, когда она лежала без сна, зная, что совершила ужасную ошибку. Ночам, когда она засыпала, только выплакав все глаза.

Но затем его объятие стало крепче, и он привлек ее к себе, заставив подняться. Его губы вернулись к ней, но на этот раз они были требовательными, а не нежными. Потому что между ними всегда было еще кое-что — бушующее и искрящееся пламя страсти.