Кэтрин Коултер - Сумасбродка

— Не из лучших? Это мой-то отец? Да он был настоящим чудовищем! Сколько я себя помню, он непрерывно избивал мою мать, а потом, войдя во вкус, принялся за меня. Мать кричала, плакала, но его это ничуть не трогало. Однажды, когда мне было двенадцать лет, я услышал из спальни родителей громкие вопли. Когда я вбежал туда, то увидел, что мать стоит на четвереньках, опустив голову. Она уже едва могла кричать, а отец, расставив ноги пошире, все бил и бил ее, стараясь ударить побольнее. И тогда я не выдержал. Кажется, я крикнул, чтобы он остановился. Отец обернулся на крик, и я увидел, что он улыбается. А потом он заговорил — весело, игриво, едва ли не ласково: «Ах вот как, щенок, ты хочешь, чтобы я больше не бил эту суку? А что ты станешь делать, если я тебя не послушаю?» Тут он расхохотался, отвернулся от меня и ударил так, что окончательно сшиб мать на пол. Тогда я помчался в его спальню и схватил пистолет, который отец прятал в нижнем ящике своего гардероба. Я даже не потрудился проверить, заряжен он или нет. Потом я снова вернулся в спальню, только теперь у меня в руках было оружие. Я до самой смерти буду помнить его слова: «Так ты решил меня убить? Ну, теперь пеняй на себя!» И он двинулся ко мне. Тогда я выстрелил. Я угодил ему прямо в грудь. Отец словно застыл на миг; казалось, он все еще собирается меня схватить. Помню, каким удивленным было его лицо. «Ты все-таки застрелил меня, сопливый щенок!» Я не отвечал. Он сделал еще шаг, и тут изо рта у него хлынула кровь. Она залила белую рубашку, на которой уже проступило алое пятно на месте раны. Тогда я поднял пистолет и выстрелил снова. На этот раз пуля пробила ему горло. До сих пор я и понятия не имел о том, что в пистолете может оказаться две пули. Отец попытался сказать что-то, но лишь беспомощно захрипел и рухнул на пол.

Джек крепко обнимала Грея и при этом пыталась представить маленького мальчика, его мать… Однако образ того чудовища, которое их терроризировало, все время ускользал от ее внутреннего взора.

— Мать кое-как снова поднялась на четвереньки и подползла к тому месту, где лежал ее мучитель. И тут, подняв ко мне лицо, залитое слезами, она произнесла слова, которые я никогда не забуду: «Ты убил мою единственную любовь!» Потом она упала к нему на грудь и рыдала, рыдала без конца. А я пошел к дворецкому, Джеффри, и рассказал о том, что сделал. Я помню, как лорд Причер, глава магистрата, явился, чтобы побеседовать со мной. Джеффри и остальные слуги как один встали на мою защиту, но мне и без того нечего было опасаться — ни для кого из соседей не было тайной, что за человек был мой отец. Он не вызывал ни сочувствия, ни сожаления, и поэтому его ненавидела вся округа. Лорд Причер просто попросил меня повторить рассказ о том, как все случилось. Он даже не стал требовать встречи с моей матерью, только похлопал меня по плечу и ушел.

Отца похоронили на следующий же день, а еще через день моя мать выказала первые признаки безумия.

Что касается лорда Берли, то именно он позаботился о том, чтобы я получил образование в Итоне и Оксфорде, ввел меня в высший свет и сделал членом самых привилегированных клубов. Все эти годы, вплоть до вчерашнего дня, он не подавал и виду, что мое родство с убитым может быть поставлено под сомнение. Берли понимал, что, если эта история получит огласку, я наверняка буду лишен и поместий, и титула.

Джек ласково погладила Грея по щеке:

— Ты был отважным мальчиком и не побоялся положить конец жестокости. И ты мой муж, а никакой не брат! Мы немедленно едем в Мэлтон, к твоей матери, и сделаем все, чтобы доказать, что это неправда!

— Но вдруг ты уже беременна, Джек?

— К тому времени когда я смогу сказать это с уверенностью, мы уже успеем убедиться, что между нами нет кровного родства, а значит, будем рады вдвойне!

И тут у Грея словно пелена спала с глаз: ему стало ясно, что Джек совершенно права. Он цеплялся за руку ослабевшего лорда Берли, видел, как мучается его старый добрый друг, и принял за чистую монету то, во что верил крестный. Он сдался перед лицом привычного авторитета, не посмел задавать вопросы — так, как это сделала Джек.

Грей улыбнулся загадочной улыбкой, говорившей ей так много, и неожиданно спросил:

— Послушай, сколько тебе на самом деле лет? Ты рассуждаешь слишком умно для неотесанной провинциалки!

Джек рассмеялась. Она и сама удивилась, что еще способна смеяться, но этот смех словно сбросил оковы с ее души, и она искренне радовалась шутке мужа.

— Женщинам на роду написано быть умнее мужчин, особенно таких неотразимых баловней судьбы, которым красота дарована не по заслугам! И тебе, мой дорогой, ничего не остается, как только смириться с этим фактом!