Мэри Брэддон: До горького конца

До такого образа мыслей довел себя и Ричард Редмайн, мечтая, ропща на свою судьбу и с отвращением отвернувшись от фермы, где все, по-видимому, шло дурно. Там, вдали, было богатство, и стоило только решиться пойти и взять его. Он был деятелен, силен, как Геркулес, ни разу в жизни не испытал болезни, был меткий стрелок, — словом, мог надеяться не пропасть в чужой стране. От мелких неприятностей своей жизни дома он с нетерпением обратился к жизни, ожидавшей его впереди, и в одно прекрасное мартовское утро, после упомянутого дружеского свидания со своими кредиторами, отправился в Лондон, купить себе недорогой снаряд, взял место на корабле, стоявшем тогда в доке и отходившем через педелю, сдал свой багаж и вернулся в Брайервуд, чтобы проститься с дочерью.

Тяжелая была сцена, когда он объявил ей о своем намерении. Девушка страстно любила отца. И к кому же другому могла она привязаться со всею силою своей горячей, любящей натуры? До сих пор он не намекнул ей ни одним словом о своем намерении. Она слышала, что он говорил как будто с завистью об австралийском золоте и о счастии своего друга Моргана, слыша, как он сравнивал хлопотливые и мелочные труды жизни фермера с жизнью в стране, где внезапные обороты колеса фортуны поднимают человека в одну неделю из нищеты к богатству. Она сочувствовала ему, утешала его, но ей и в голову не приходило, что он задумал покинуть Брайервуд. Это казалось невозможным. Когда он объявил ей о своем намерении, она взглянула на него молча, и на лице ее выразилось такое страдание, что отец был тронут до глубины души.

— Вы шутите, папа, — воскликнула она. — Вы хотите испугать меня.

— Нет, дитя мое, я не шучу, — отвечал он, нежно обнимая ее и гладя ее голову, опустившуюся на его грудь. — Но ты не должна горевать. Я покидаю тебя для твоего же блага. Нам пришлось бы продать Брайервуд, если б я продолжал сидеть, сложа руки, между тем как мы идем к разорению. Все, что я мог бы сделать здесь, Джим сделает не хуже меня. Я уезжаю на год, или около того, самое большее на три года.

— На три года! — воскликнула Грация. — О, папа, папа, возьмите меня с собой.

— Взять тебя на золотые прииски? Нет, моя милая птичка, такая жизнь слишком тяжела для тебя. Я нежил тебя и отдавал в пансион не для того, чтобы свести тебя с такими грубыми людьми, с какими мне придется работать там.

— Как бы ни была тяжела жизнь, какие бы лишения мне ни пришлось испытать, я везде буду в безопасности с вами.

«Я везде буду в безопасности с вами». Эти слова преследовали его много лет, как постоянный упрек.

Он старался утешить ее, ободрить, но Грация не могла думать ни о чем, кроме незнакомого моря, которое ему придется переплыть, кроме незнакомой земли, где ему придется трудиться.

— Сердце мое разобьется, папа, если вы уедете, — объявила она и твердо отказалась от утешений. Он, однако, уехал, и ее сердце разбилось не совсем. Горе было велико. Ночь за ночью она плакала, пока не засыпала в своей хорошенькой комнате под черепичною кровлей, утро за утром она просыпалась с чувством одиночества и грусти. Но ей было еще только восемнадцать лет. Мало-помалу надежда возродилась. Веселое письмо, объявлявшее о благополучном прибытии странника, было первым утешением, вызвавшим улыбку на красивом молодом лице. С этих пор началось обыкновение ждать следующего письма. Сердце ее не разбилось: это ждало ее впереди.

У мистера и мистрис Джемс Редмайн было два сына, два рослых, угловатых сына, девятнадцати и двадцати лет. Необразованные до степени, внушавшей презрение их кузине Грации, они были юноши трудолюбивые и хорошие хозяева. Оставшись со своим отцом неограниченными распорядителями в ферме, они повели дело по-своему, и хозяйство начало, видимо, поправляться после отъезда хозяина. Ричард Рейдман был человек нетерпеливый, предприимчивый, непостоянный, в последнее время делал все новые опыты, тратил деньги на земледельческие машины, большую часть которых бросал как негодные после нескольких месяцев испытания. Джемс был расчетливее и осторожнее, никогда не упускал из виду копеечных выгод, и не прошло года после отъезда Ричарда Редмайна, как дела фермы значительно поправились. Доходами еще нельзя было похвалиться, но семейство могло жить, платя за все чистыми деньгами, и убытков не было. Такое положение дел было уже шагом к лучшему.

— Если бы только отец остался дома!.. — вздохнула Грация, когда дядя ее рассуждал однажды на эту тему.