Филиппа Карр: Песня сирены

И я заверила его, что последнее, о чем я мечтаю, это о святом.

Он постоянно напоминал мне, что я уже потеряла невинность, — видимо, это забавляло его. А я иногда думала, что он настоял на этом потому, что боялся потерять меня.

— Теперь ты не сможешь упорхнуть: ты принадлежишь мне!

Присцилла, пытаясь пресечь наши отношения, говорила, что единственное, что ему надо, — это мое состояние: я была весьма богата — вернее, я стала бы таковой по достижении восемнадцати лет или в случае замужества. Когда я решила узнать, интересует ли Бо это обстоятельство, он ответил:

— Я буду откровенен с тобой, мое милое дитя: твое состояние будет не лишним! Оно позволит нам путешествовать и жить в свое удовольствие. Тебе это понравится, дорогая наследница! Мы отправимся на твою родину — в Венецию: я знаю, что был там в тот знаменательный момент. Не кажется ли тебе, что это перст судьбы? Мы предназначены друг для друга, так не позволим же такому ничтожному обстоятельству, как твое наследство, встать между нами! По правде говоря, мы не можем презирать богатство, давай лучше скажем, что рады ему. Но неужели после всего, что произошло между нами, ты сомневаешься, любовь моя, что значишь для меня гораздо больше, чем тысяча таких наследств? Мы бы были счастливы вместе будь ты, моя маленькая женушка, простой швеей. Понимаешь ли ты, как мы подходим друг другу? Ты создана для любви, ты отзывчива и чувствительна к ней! Ты еще очень юная, Карлотта, но уже пылкая и страсть будет неотъемлемой частью твоей жизни. Тебе надо еще так много узнать о самой себе и о жизни, и я помогу тебе в этом, независимо от того, существует это наследство или нет.

Я знала: все, что Бомонт говорит, — правда и что по своей натуре я вполне под стать ему. Я понимала, что мы действительно подходим друг Другу, и это наследство — то, что поможет мне обрести его.

Между нами царило полное согласие. Мне было тогда только пятнадцать, а он был более чем на двадцать лет старше — он никогда не называл мне свой возраст. Обычно он говорил:

— Я стар настолько, насколько способен убедить весь свет, и ты более, чем кто-либо другой, должна принимать это именно так.

Итак, мы встречались в доме с привидениями. Это забавляло Бо и устраивало нас, потому что очень мало людей заходило туда Присцилла посылала туда слуг лишь раз в неделю. Они ходили все вместе, потому что среди них никто не осмелился бы войти туда в одиночку. Я узнавала, когда слуги собирались идти, и предупреждала Бо, чтобы он скрылся. Мы оставались в этом доме три недели, а потом наступил день, когда он ушел.

Почему? Куда? Что заставило Бомонта так внезапно исчезнуть? Я не могла этого понять. Сперва я думала, что его куда-то вызвали и у него нет возможности дать мне знать о себе, но через какое-то время я стала волноваться.

Я не знала, что делать, и никому не могла рассказать, почему он исчез из этого дома: я и сама не могла этого понять. Первые несколько дней я не была слишком обеспокоена, но, когда дни превратились в недели, а недели в месяцы, меня охватил страх, и я ощутила предчувствие ужасного рока, нависшего над Бо. И я приходила в Эндерби, стояла в зале, слушая тишину дома, шептала имя и ждала какого-то ответа, но его не было: только грезы.

Мне становится легче, когда я записываю в дневник события. Делая это, я начинаю лучше понимать и то, что произошло, и самое себя.

Мне скоро семнадцать. Я отправляюсь в Лондон. Там будет устроен званый вечер, и в Эверсли тоже, так как и Присцилла с Ли, и мои дедушка с бабушкой мечтают подыскать мне мужа. У меня будет множество поклонников — мое наследство гарантирует это; но, как говорит Харриет, у меня есть и то, что она называет «особым свойством», которое привлекательно для мужчин, как мед для пчелы. Уж она-то знает толк в том, чем сама обладает всю жизнь.

— Вся беда в том, — однажды заметила она, — что слетаются и осы, и другие назойливые насекомые. То, чем мы наделены, может стать лучшим капиталом для женщины, но, подобно другим опасным дарам, при неверном обращении может обернуться против нас…

Харриет никогда не упускала случая провести время с мужчиной, и я была уверена, что она занимается тем же, чем и мы с Бо. Первый любовник появился у нее, когда ей было четырнадцать, хотя нельзя сказать, чтобы это было любовное приключение, полное страсти, но для обоих любовников оно стало весьма благодатным; и, рассказывая мне об этом, Харриет добавила:

— Пока все это продолжалось, мы оба были счастливы. Это то, для чего, собственно, и существует жизнь.