Филиппа Карр - Таинственный пруд

Март, 6. Знаменательный день в моей жизни: Мервин признался мне в любви! Мы обязательно поженимся, но это нелегко сделать наставнику и гувернантке, а пока мы строим планы. Я вне себя от радости и не могу думать ни о чем другом!

Март, 30. Сегодня мы ездили верхом в Бодмин. Мы объяснили это тем, что нужно купить учебники для детей, и, оставив их под присмотром слуг, выкроили для себя свободный день.

Я никогда не была так счастлива! Я смеялась, вспоминая, что ехала сюда с дурными предчувствиями, и теперь, когда думаю о том, какое счастье принесло мне пребывание здесь, с того самого момента, как я вошла в маленький вагончик местной линии, я просто не могу поверить в то, как мне повезло.

— Нам нужно купить кольцо, — сказал Мервин. — Залог любви!

— Я тоже хочу купить тебе кольцо! — ответила я. — У нас будет по кольцу.

— А у тебя есть деньги?

— Немного.

— Как и у меня.

Мы въехали в Бодмин и оставили лошадей на постоялом дворе, где съели по сэндвичу, запив его стаканом сидра. Даже самая заурядная еда кажется амброзией, когда человек находится в таком состоянии, в каком была я. Мы заглянули в ювелирную лавку. Кольца должны быть только золотыми, но цены превышали наши возможности. Тогда у меня появилась идея: почему бы нам не купить одно кольцо на двоих? Одну неделю его будет носить Мервин, а другую — я. Мы обнялись, потом зашли в лавку и купили золотое кольцо, на которое хватило наших денег, и внутри выгравировали инициалы: «МД»и «ВБ»…»

Мне стало дурно. Я вновь увидела все это: пруд, от которого мне всю жизнь не избавиться, кольцо, которое я нашла… Я передала его Грейс, а она бросила его в море…

«…Вильгельмина, — сказал он, поскольку всегда называл меня полным именем. Он говорил, что оно хорошо звучит: Вильгельмина — это нечто внушительное, Мина — очень заурядно. — Вильгельмина, это кольцо делает тебя моей до тех пор, пока мы оба будем жить!»Я была очень счастлива. Мы посмеялись над этим кольцом: мне оно было явно великовато, а ему — лишь на мизинец. Позже мы приобретем два кольца — одно для него, а другое — для меня, и будем носить их постоянно, зная, что они для нас значат.

Апрель, 5. Полагаю, невозможно вечно находиться на пике счастья. Я понимаю, как Мервин чувствует себя, и, возможно, я уступлю ему… со временем, но я не могу просто так забыть о своем воспитании…

Мы с матерью были очень близки друг другу, и я всегда считала ее умной, а она говорила:» Новобрачная должна достаться мужу девственницей! Со мной было так, Мина, и я знаю, что с тобой будет то же самое. Я буду глубоко несчастна, если случится не так.

Это грех, Мина «. Я согласилась с ней и пообещала быть чистой и девственной до дня бракосочетания. Должно быть, мы обе понимали, что, ведя такой бедный образ жизни, я вообще вряд ли дождусь бракосочетания, так что держать обещание мне было совсем не сложно. Но теперь Мервин настаивал, он изменился, стал несдержанным, даже злобным. По ночам он пытался проникнуть в мою комнату. Она была расположена рядом с комнатой Дженнифер, и я задумывалась, что произошло бы, если бы, проснувшись ночью, она зашла ко мне за чем-нибудь, что вполне могло случиться. Я понимала, что нас обоих выставят с позором… Я была уверена, что Боннерсы придерживаются очень твердых правил, поэтому заявила:

— Нет, мы должны подождать до свадьбы!

— А до каких пор нам придется ждать, находясь в нашем положении? — поинтересовался Мервин.

Я полагала, что нам все равно следует ждать, строить планы, возможно, даже рассказать Боннерсам. Они могут позволить нам работать и после того, как мы поженимся. Мервин сказал, что очень сомневается в их согласии, а кроме того, мы ведь не собираемся провести здесь всю жизнь.

— А что же мы можем сделать? — спросила я.

— Мы что-нибудь придумаем, а пока… я хочу тебя, Вильгельмина! Это просто пытка для меня — находиться с тобой под одной крышей!

Мне бы следовало радоваться тому, что он испытывает по отношению ко мне столь яркие чувства, но передо мной постоянно появлялся дух моей матери, и мое пуританское воспитание удерживало меня. Мне хотелось сдаться, но я боялась и чувствовала, что если поддамся искушению, то уже никогда больше не буду счастлива. Мервин очень рассердился. Я никогда не видела его в таком состоянии.

Апрель, 15. Наши отношения резко изменились. Иногда Мервин так крепко обнимал меня, что мне хотелось кричать от боли. Я стала побаиваться его: он выглядел возбужденным, рассерженным, словом, совсем другим человеком. Бывало, что я была готова сдаться, а потом опять вспоминала свою мать и снова боялась. Она часто рассказывала мне о брошенных женщинах и внебрачных детях:» Видишь ли, все верят во всепобеждающую вечную любовь, а потом выясняется, что их просто одурачили!»