Филиппа Карр - Дитя любви

Эмили заявила, что она соберет свои вещи и уйдет, и вот тогда мы посмотрим! Однако вскоре первое потрясение немного улеглось, и она постепенно начала понимать, насколько трудно найти в ее возрасте новую работу. А когда мать доказала ей, что без нее просто пропадет, ибо в Англии не было никого, кто б мог так прекрасно шить, как Эмили, та, наконец, позволила умолить себя и осталась. Так что, обосновавшись в комнате Салли Нулленс и с негодованием бормоча себе под нос мрачные пророчества, она принялась готовиться к новой жизни и приезду Кристабель.

— Будь добра к бедной старушке Эмили! — сказала мать. — Это большой удар для нее!

С матерью мы были ближе, чем с отцом. Думаю, она очень страдала от его безразличия ко мне и изо всех сил старалась компенсировать это. Я нежно любила ее, но так случилось, что к отцу я испытывала более сильное чувство. Я так восхищалась им! Он был сильным и властным мужчиной, почти все трепетали пред ним. Даже Ли Мэйн, который и сам очень походил на него, и все время, сколько я его знаю, — а знаю я его всю свою жизнь — утверждал, что не боится ничего на земле, небесах или в аду (это были его любимые слова), но даже он остерегался моего отца.

Он правил нашим домом, и даже моей матерью, которая была женщиной не из слабых. Она смело противостояла ему, что в глубине души весьма его забавляло. Казалось, они наслаждались тем, что пререкаются друг с другом. Не скажу, что для мира в семье это хорошо, но то, что они друг другом довольны, было очевидно.

Мы были очень странной семьей; взять хотя бы Эдвина и Ли. Когда мне исполнилось тринадцать, им было уже по двадцать, и родились они с разницей в несколько недель. Эдвин являлся лордом Эверсли и был сыном матери от первого замужества. Его отец, двоюродный брат отца, погиб еще до рождения Эдвина. Он был убит возле нашего дома, что создало ему ореол загадочности и романтики, чего, однако, нельзя было сказать о самом Эдвине. Он просто был мне единокровным братом — не так высок, силен, умен, как Ли, но, возможно, так казалось лишь мне?

Что касается Ли, так он вообще не был нам родственником, несмотря на то, что рос и воспитывался в нашем доме еще с младенческих лет. Он был сыном давней подруги моей матери, леди Стивенс, актрисы, чье настоящее имя было Харриет Мэйн. В рождении Ли крылось что-то весьма позорное. Мать не говорила об этом, а рассказала мне все сама Харриет.

— Ли — мой внебрачный сын, — сказала она мне однажды. — Я родила его в ту пору, когда мне совсем не следовало этого делать, но теперь я рада, что поступила именно так, а не иначе. Я вынуждена была оставить его на воспитание твоей матери, и, конечно, она справилась с этим лучше, чем могла бы я.

Не уверена, что здесь она права. Ее второй сын, Бенджи, казалось, прекрасно себя чувствует, и я сама подумывала о том, какая удивительная мать эта Харриет. Она мне очень нравилась и, будто чувствуя мое восхищение, без которого, откуда бы оно ни происходило, она бы, наверное, и жить не смогла, зачастую приглашала меня к себе в гости. Разговаривать с ней было куда легче, чем с каким-нибудь другим взрослым человеком.

Эдвин и Ли служили в армии: это была семейная традиция. Предки Эдвина прославились на службе короля, а его родители встретились, когда король был в ссылке. Моя мать часто рассказывала мне о временах до реставрации монархии и о своем прерывании в старом замке Конгрив, где она жила в ожидании, когда король вступит в свои права.

Она сказала, что, когда мне исполнится шестнадцать, мне дадут почитать семейные дневники, и тогда я все пойму, пока же я начну свой собственный дневник. Сначала я была напугана этим, но когда действительно начала вести записи, то вскоре привыкла.

Вот и вся наша семья: Эдвин, Ли, я сама, на семь лет младше их, и Карл, на четыре года младше меня. Среди многочисленных слуг — наша старая няня Салли Нулленс и Джаспер, главный садовник, со своей женой Элен, которая исполняла обязанности нашей экономки. Джаспер был старым пуританином, который очень горевал о распаде английской республики и чьим героем был Оливер Кромвель. Его жена Элен, как я всегда считала, могла бы быть очень красива, если б хоть иногда позаботилась об этом. Потом следовала Частити, их дочь, вышедшая замуж за одного из садовников и иногда помогающая матери, когда не была обременена детьми, которых заводила каждый год без перерыва.

До этого времени жизнь людей, подобных нам, во вновь обретшей своего короля Англии протекала гладко. Я была слишком юна, чтобы ощутить удовлетворение, «разлившееся» по стране с возвращением монархии. В один из уроков миссис Филпотс рассказала мне, что раньше все свободы были столь ограничены, что народ чуть с ума не сошел от счастья, когда с него скинули эти оковы. Страна сбросила с себя тяжкий груз и стала почти нерелигиозной, результатом чего стало легкомыслие, витающее повсюду. Открывать театры — это хорошо, но миссис Филпотс считала, что некоторые пьесы сейчас слишком уж непристойны, дамы ведут себя просто бесстыдно, а эта мода устанавливается двором!