Барбара Картленд: Отомщенное сердце

Потом опять помедлила, прежде чем поднести ко рту намазанную половинку булочки.

Уоррен сделал вид, что не замечает.

Дабы не смутить девушку, он попробовал шампанское и попросил разлить лишь немного по стаканам, а потом оно опять перекочевало в ведерко со льдом.

Он также заказал бутылку минеральной воды.

К тому времени как все это было проделано, Надя деликатно и неторопливо съела ложку супа.

Уоррену показалось, хоть это могла быть всего лишь игра воображения, что сквозь смертельную бледность на ее лице проступил едва уловимый румянец.

Она не произнесла ни слова, пока не закончила есть суп.

Потом, когда она отпила маленький глоток воды эвиан, Уоррен сказал:

— Попробуйте выпить немного шампанского. Оно придаст вам аппетит.

— Вы думаете, мне нужен стимул… чтобы его повысить?

— Я знаю по опыту: когда вынужден долго обходиться без пищи и считаешь себя очень голодным, то, как это ни странно, получив наконец желаемое, внезапно теряешь охоту есть.

— Этому вас научила Африка?

— Да, — ответил он, — помимо великого множества других вещей.

— Я бы хотела узнать о них.

— Вам в самом деле интересно, или вы говорите так из вежливости?

В первый раз за все время она слегка рассмеялась.

— Мне действительно интересно, но, должна признаться, уже довольно давно не могла думать ни о чем, кроме собственных невзгод.

— Когда умерла ваша матушка?

Ему вдруг показалось, что она не ответит, но она промолвила:

— Два дня назад. Ее… похоронили сегодня утром.

И словно поняв, что он желает узнать, хоть я не спрашивал, она прибавила:

— Я продала мамино обручальное кольцо, ее одежду и все, что у меня было, для оплаты похорон. Но при всем при том священник, чтобы помочь мне, был вынужден обратиться в благотворительные фонды.

Она произнесла слово «благотворительные» так, что в ее устах оно прозвучало как бранное.

— Я понимаю, — кивнул Уоррен. — Значит, вы не имеете ничего, кроме того, что на вас надето.

— А н-надо ли нам… говорить об этом?

— Именно для того мы здесь и находимся.

— Очень хорошо… можете узнать правду, так или иначе. У меня нет ничего, и мне негде ночевать. При таких обстоятельствах река выглядит весьма гостеприимной.

— Если только вы окажетесь именно в ней, а не в какой-нибудь чрезвычайно неблагоустроенной тюрьме.

Она пристально посмотрела на него:

— Вы, похоже, совершенно уверены в том, что надо было помешать моему намерению. Однако в Сене каждый день обнаруживают тех, кому никто, не помешал утопиться.

— Вы одна из тех, кому повезло… или не повезло — смотря по тому, как вы к этому относитесь.

— Не повезло? Разумеется, мне не повезло!

Он раздумывал, что ответить, когда принесли курятину.

Курица, приготовленная со сметаной, была превосходна, к ней еще прилагался гарнир из картофеля под соусом соте и других овощей.

Как и предполагал Уоррен, Надя смогла съесть очень мало, несмотря на то что сделала несколько небольших глотков шампанского.

Потом она положила нож и вилку и умоляюще посмотрела на него.

— Простите… вы так добры… но вы совершенно правы… я совсем не могу… больше ничего есть.

Официант унес тарелки, и Уоррен заказал кофе.

— Не скажете ли вы теперь, — спросил он, — как вы оказались в такой ситуации, будучи явно человеком образованным и к тому же, что называется, настоящей дамой?

К его удивлению, Надя вздрогнула и опять отвернулась в сторону.

— Я… я не хочу быть с вами неучтивой, — молвила она, — но… я не могу ответить на ваш вопрос.

— Почему же нет? Наверное, я сумел бы вас понять, ведь я этого хочу.

— Эту историю я не могу никому рассказать… но мама и я… мы приехали в Париж, потому что… если вам угодно… мы скрывались… а денег у нас становилось все меньше и меньше.

Потом… мама заболела.

— Значит, вы потратили, что имели, на гонорары врачам!

Надя кивнула.

— Но врачи потеряли надежду. Они ничего не могли сделать для мамы, а она мучилась от боли, и я не сумела обеспечить ей должное питание и уход… может быть, это… к лучшему, что она… умерла. Я… хочу сказать… для нее так лучше.

— Я понимаю, что вы хотите сказать. — сочувственно произнес Уоррен. — Нет ничего хуже, чем видеть мучения того, кого любите, и быть не в состоянии ему помочь.

В эту минуту он вспомнил о своем отце и мог представить, до чего же страшно было пережить все это сидящей рядом с ним девушке явно благородного происхождения.

— Я бы очень желал выслушать всю эту историю.