Барбара Картленд: Ускользающий ангел

Пожилая дама после исчезновения девушки проплакала два дня, как и большинство служанок и горничных.

— Должно быть, кто-то помог Уле спрятаться, — предположила герцогиня, — потому что девочка не могла пропасть бесследно.

Старая леди снова с надеждой повторяла эти слова, и маркиз собрался было произнести какие-нибудь утешительные слова, как дверь отворилась, и вошел Далтон.

Маркиз вопросительно взглянул на него, и дворецкий сказал:

— Прошу прощения, милорд, с вашей светлостью хочет поговорить Вилли.

— Вилли? — удивленно спросил маркиз, стараясь припомнить, кто это такой.

— Это мальчик, который чистит столовое серебро, милорд, — объяснил Далтон, — мисс Ула перевязала ему палец, когда он поранился.

— Вы говорите, он хочет видеть меня? — спросил маркиз.

— Разумеется, с его стороны это дерзость, милорд, но мальчик упорно утверждает, что хочет сообщить вам нечто важное о мисс Уле, но он отказывается открыть мне, что именно.

От маркиза не укрылась нотка недовольства в голосе дворецкого. Вставая с кресла, он сказал:

— Пусть Вилли придет в библиотеку.

Выходя из гостиной, маркиз заметил вспыхнувшие надеждой глаза герцогини, но он сомневался, что мальчишка может сообщить что-нибудь стоящее.

Маркиз не ждал и минуты, как послышался неуверенный стук в дверь и в библиотеку вошел Вилли.

Это был худенький паренек лет пятнадцати, смышленый на вид, хотя очень смущенный и робеющий перед господином.

— Ты хотел видеть меня, Вилли? — ласково спросил маркиз.

Он сел в кресло, решив, что стоя он слишком смущает мальчишку.

Вилли некоторое время не мог заговорить и только переминался с ноги на ногу, наконец он собрался с духом и заговорил:

— Я насчет мисс Улы, милорд.

— Разумеется, я буду очень признателен, — сказал маркиз, — если ты скажешь мне что-нибудь, способное помочь найти ее.

— Она была очень добра ко мне, милорд.

— Знаю. Расскажи мне все, это поможет моим поискам.

Маркиз говорил мягким тоном, надеясь, что смущение не помешает мальчику сообщить все, что он знает.

Вилли набрал в легкие побольше воздуха.

— Так вот, милорд, когда я сказал мисс Уле, что я сирота, она ответила, что тоже сирота и очень горюет по своим папе и маме, как и я по своим родителям.

Он судорожно вздохнул, словно выпалил все это на одном дыхании, а маркиз сказал:

— Не торопись, я внимательно слушаю тебя.

— Мисс Ула сказала, что хотя мы их не видим, родители всегда следят за нами и по-прежнему любят нас. А я говорю: «В это трудно поверить, ведь я совсем один».

А она мне сказала:

«Ночью, ложась спать, я представляю, что я у себя дома, где была так счастлива, окруженная любовью родителей, и мне становится спокойно, словно они рядом».

Вилли снова умолк. Видя, что маркиз слушает его, он продолжал:

— И тогда она сказала: «Я люблю свой дом, и настанет день, я вернусь туда. Хотя родителей там больше нет, сами стены пропитаны их любовью. И пусть домик маленький и скромный, для меня он прекраснее огромных роскошных особняков».

Голос Вилли дрогнул.

— Когда она говорила это, милорд, у нее в глазах блестели слезы, и я подумал, если ей будет плохо, если она станет вдруг несчастна, она отправится именно туда — к себе домой!

Пораженный маркиз; посмотрел на мальчишку и сказал:

— Ну конечно! Какой ты молодец, Вилли, что додумался до этого и не побоялся обратиться ко мне. Я сейчас же еду в Вустершир, где она когда-то жила с родителями, и если я найду ее, ты получишь награду.

— Мне не нужно никакой награды, милорд, — ответил Вилли. — Я только хочу знать, что мисс Ула жива и с ней все в порядке. С тех пор, как умерла моя мама, никто не был так добр ко мне.

Его голос задрожал; и словно не желая показать маркизу свои слезы, паренек, вытирая кулаком глаза, выбежал из комнаты.

Уле, медленно продвигавшейся к родным местам с цыганским табором, казалось, что дни тянутся бесконечно долго.

Она не могла сказать, какой путь преодолели кибитки, сколько ночей провела она у костра в тихом лесу или в поле.

Ула спала в кибитке вместе с Зоккой и ее маленькой сестренкой. Девочки занимали одну кровать, она — другую.

Как и во всех кибитках, передвижных цыганских жилищах, в этой было безукоризненно чисто. Такой же, хотя и поношенной, была одежда, одолженная Уле Зоккой.

Девушки были примерно одного роста, и одежда юной цыганки подошла Уле. Хотя Ула не догадывалась об этом, она выглядела очень привлекательной в пышной красной юбке и белой блузке с бархатным лифом на шнуровке спереди.