Барбара Картленд - Дуэль сердец

— Совершенно не за что, — ответила Каролина.

Лорд Брикон говорил с ней через окно кареты, и она плохо видела его лицо, но ее собственное было освещено лунным светом, который отражался в ее сияющих глазах.

— Это было удивительное приключение, — мягко добавила она.

— Больше мы не увидимся, — сказал лорд Брикон и, глядя ей в лицо, добавил: — Прощайте, милая Каролина… и спасибо вам.

Каролина протянула ему руку для поцелуя, но он лишь сжал ее пальцы и наклонился к ее раскрытым губам. Прежде чем Каролина разгадала его намерение, он поцеловал ее в губы. Как только он отступил от дверцы, кучер хлестнул лошадей, и карета помчалась вперед.

Какое-то мгновение она была в таком смятении, что не чувствовала ничего, кроме изумления; затем его сменил гнев.

— Как он посмел? — произнесла она вслух. — Как он посмел?

Ни один мужчина прежде не касался ее губ; кончиками пальцев Каролина дотронулась до них и с удивлением отметила, как они горят.

— Как он посмел? — повторила она.

Так вот он каков — поцелуй! Она опять ощутила силу и в то же время мягкость его губ на своих губах и почувствовала необычайное возбуждение. Ее сердце затрепетало, к горлу словно подступил огонь, который захлестнул его так, что стало невозможно дышать. Вот что такое поцелуй!

Каролина улыбнулась в темноте. Что толку сердиться? Пожалуй, это был достойный финал необыкновенного приключения.

Она откинулась назад, но, несмотря на усталость, заснуть не могла. Почему лорд Брикон сказал, что они больше не увидятся?

Он считал, что их пути едва ли пересекутся при таком большом различии в положении? Или здесь была другая, более простая причина?

И вдруг она ясно увидела его перед собой. Как он красив, как совершенно не похож ни на кого из ее знакомых! Конечно, он старше ее, — видимо, ему лет двадцать шесть или двадцать семь, и в одном его мизинце характера больше, чем во всем длинном апатичном теле лорда Глосфорда.

Брикон! Звучное имя, но Каролине хотелось знать, как его называют близкие.

Она заснула примерно за полчаса до того, как карета подъехала к первому постоялому двору, где меняли лошадей, и внезапно проснулась, потому что ей приснился какой-то сон. Пока меняли лошадей, она зашла внутрь вымыть руки и, взглянув на себя в зеркало, ужаснулась.

Неудивительно, что лорд Брикон легко поверил, будто она бедная компаньонка. Роскошное платье из прекрасного бархата было безнадежно испачкано и разорвано. Кружева на плечах, ободранные колючими ветками в лесу, висели клочьями, а руки стали просто черными, пока она выбиралась из окна и потом прижималась к деревьям.

Довольно долгое время понадобилось Каролине, чтобы отмыться и привести себя в порядок, но и после этого она задержалась еще на несколько минут, чтобы написать письмо миссис Эджмонт. Она попросила отослать его в Лондон. Хотя хозяйка пообещала сделать это с первой же утренней почтой, Каролина не очень-то ей поверила, так как, когда они подъехали, в гостинице все спали, и кучеру пришлось их будить. К счастью, у нее в кошельке нашлась золотая монета; вида ее оказалось достаточно, чтобы заверения зазвучали теперь с искренностью, которой не было ранее. Когда Каролина вновь уселась в карету, чтобы отправиться дальше, она уже не сомневалась, что кузина Дебби скоро узнает, где она.

Остальная часть пути прошла без происшествий. Каролина легко и спокойно уснула крепким сном уставшего ребенка. Она была так счастлива, что едет домой, так уверена, что родители обрадуются ее приезду и сумеют все уладить. Даже угрызения совести из-за того, что она согласилась на предложение сэра Монтегю, не заставили ее страдать от бессонницы. Каролина пока еще не научилась терзаться.

До сих пор ее жизнь была совершенно безоблачной. Начать с того, что родилась и выросла она в Мандрейке, одном из красивейших загородных домов во всей стране и, без сомнения, самом величественном. Основал Мандрейк сэр Жюстен де Фэй, который прибыл в Англию с Вильгельмом Завоевателем. Все последующие поколения достраивали и украшали этот дом, и ныне под его крышей размещались бесценные и разнообразные сокровища. Шли столетия, разрастался Мандрейк, а вместе с ним росла и знатность семьи, владевшей накопленными здесь богатствами и осыпанной почестями и титулами.

Неудивительно, что пятнадцатый маркиз Валкен гордился своим наследством; неудивительно, что он любил каждый дюйм Мандрейка — от древней норманнской башни, которая по-прежнему стояла на самом краю белых отвесных скал, до изысканных бальных залов и салонов, построенных лишь сорок лет назад его матерью по проекту Роберта Адама 4.