Между делом я любовалась Жаном-Батистом, который был уже одет и на голове которого уже красовалась его корона. Я до сих пор видела только на гравюрах эту массивную золотую цепь, которая висела на его груди, а также и высокие сапоги, очень смешные, с меховой опушкой. Свою мантию он решил надеть позже, когда и я буду одета.
— Дезире, ты все еще не готова?
— Жан-Батист, я никак не могу его найти! Никак не могу!
— Но что ты ищешь?
— Список моих грехов, Жан-Батист. Мои грехи! Я сделала список моих грехов, а сегодня эта бумажка куда-то пропала.
— Великий Боже! Неужели ты не знаешь их на память!?
— Нет. Их так много! Я помню только самые маленькие. Поэтому я записала все мои грехи, чтобы ничего не забыть. Иветт, посмотри-ка еще раз в моем белье.
Дело в том, что перед коронацией я и «Сверкающая звезда» должны были исповедаться в своих грехах. Мы с ней единственные католички в семье Бернадоттов, которые сейчас, как все шведы, лютеране. Таким образом, католическая церковь несет ответственность за наши души. И мой духовник решил, что перед коронацией мне необходимо исповедаться ему в грехах в нашей часовне. Оскар устроил католическую часовню в одном из крыльев королевского дворца для своей «Сверкающей звезды», внучки той Жозефины, которая была не слишком набожна…
Я должна получить отпущение грехов перед коронацией, после чего в коляске проследую в собор; все было готово. На кровати лежало мое платье из белой парчи, затканной золотыми нитями, из той парчи, которую когда-то держал в своем магазине мой папа. Рядом мантия королевы Швеции. Ее пришлось укоротить, так как она была мне длинна. И маленькая корона, реставрированная и блестящая, как новая.
Я не посмела ее померить…
— Мама, пора! — вошла Жозефина.
— Я не могу найти бумажку, где записаны мои грехи, — сказала я, вздыхая. — Не можешь ли ты дать мне свой список?
«Сверкающая звезда» возмутилась.
— Но, мама, вы же знаете, что я не записывала своих грехов. Я помню их все наизусть!
— Грехов нет под вашим бельем, Ваше величество, — сообщила Иветт.
Мы пошли в маленькую гостиную. Там ждал Оскар в парадной форме.
— Я не предполагал, что коронация твоей матери будет встречена с таким энтузиазмом. Оказывается, сегодняшний день празднуется во всех, даже глухих деревушках. Посмотри в окно, Оскар, все черно от народа, — сказал Жан-Батист.
Оба спрятались за занавесями и смотрели на улицу так, чтобы их не было видно толпе, собравшейся перед дворцом.
— Маму любит народ, — ответил Оскар. — Ты же знаешь, как она много делает для людей.
Жан-Батист посмотрел на меня с улыбкой.
— Правда? — И тут же заторопил меня. — Ну, поспешите же! Ты и Жозефина. Нашла ты свои грехи, Дезире?
— У меня их нет, — устало сказала я и опустилась на диван. — А Жозефина не хотела дать мне свои. Какие у тебя грехи, Жозефина?
— Свои грехи я расскажу только моему духовнику, — смеясь, ответила Жозефина. Она смеялась, не разжимая губ и слегка склонив голову к плечу.
— Я сын протестантской церкви и не вмешиваюсь в ваши дела, но может быть в дороге Жозефина даст тебе несколько своих грехов, чтобы уладить дело. Нужно же, наконец, ехать, — сказал Жан-Батист, делая вид, что рассержен.
Иветт подала мне вуаль и перчатки.
— Нечего надеяться на какую-нибудь помощь от этой семьи, — горько сказала я.
— Я, кажется, знаю один грех, мама. В течение многих лет ты находишься в преступной связи с одним человеком, — заявил Оскар.
— Такие шутки могут увести нас очень далеко, — начал Жан-Батист, но я его успокоила:
— Дай ему договорить, Жан-Батист. Что ты хочешь сказать, мой дорогой Оскар?
— Католическая церковь не признает гражданских браков. Вы с папой венчались в церкви или регистрировали свой брак в мэрии?
— Только в мэрии, — заверила я, в то время как мое сердце отбивало частые удары.
— Ну так ты грешна, мама, и этот грех имеет многолетнюю давность. Ну, а теперь поторопимся!
Мы пришли в часовню вовремя, чтобы успеть исповедаться, но я совсем запыхалась. Когда мы вернулись, гостиная была полна придворных, а мне еще следовало надеть коронационное платье. Я почти бежала меж придворных дам, которые низко приседали.
— Тетя, у тебя очень мало времени, — сказала мне Марселина, помогая постаревшей, но энергичной Мари раздевать меня.
Иветт подала мне пеньюар.
— Тетя, епископ ожидает в соборе, — напомнила Марселина, но и она вышла вслед за остальными.
Когда женщина кокетлива и постоянно смотрится в зеркало, она не пугается старости. Старость подкрадывается мало-помалу, и, глядясь в зеркало каждую минуту, ее не замечаешь. Мне сорок девять лет, и я так много смеялась и плакала в своей жизни, что вокруг моих глаз уже давно притаились маленькие морщинки. Две глубокие складки залегли в углах губ…
Читать дальше