Анна-Мария Зелинко - Дезире

Я умирала от волнения, но мой голос звонок и спокоен. Я начала словами: «Яг хар йарит ленге борте»…

Я почувствовала, что все затаили дыхание. Я говорила по-шведски. Королева говорит по-шведски!..

Я сама составила эту маленькую речь и заставила Левенгельма перевести ее на шведский язык, а потом учила ее наизусть. Слово за словом… Как это было трудно! Но мои глаза наполнились слезами, когда я произнесла: «Ленге леве Суериге!»

Мы проезжали по улицам в открытой коляске. «Сверкающая звезда», рядом со мной, приветственно кивала головой направо и налево. Жан-Батист и Оскар сидели напротив нас.

Я держалась прямо и улыбалась толпе. Улыбалась, улыбалась так, что, наконец, у меня заболели губы.

— Я поражен тем, что ты обратилась с речью по-шведски, мамочка, — сказал мне Оскар. — Ты просто не представляешь, как я горжусь тобой!

Я почувствовала взгляд Жана-Батиста. Но не могла ответить ему взглядом. Потому, что мы находились в открытой коляске среди огромных толп народа.

Я вдруг сделала открытие, что влюблена в него как прежде. А может быть еще больше, чем прежде, еще сильнее… Я была просто не в силах разобраться в себе, так захлестнуло меня мое чувство.

Потом я вспомнила: ведь он уже дедушка, но даже не подозревает об этом!..

Сегодня ночью я в первый раз была призраком. В светлом пеньюаре я изображала из себя «даму в белом» и, как привидение, скользила по покоям дворца.

Беда в том, что ночи совершенно светлые, и всю ночь можно ходить по комнатам, залам и коридорам, не зажигая свечи. В мой первый приезд я так ходила по дворцу вся в слезах. Сейчас, через двенадцать лет, я шла легким, танцующим шагом.

Оскар и «Сверкающая звезда» закружились в вихре балов и приемов, а Жан-Батист как всегда погружен в работу. Он пытался даже уверить меня, что так устает от работы, потому что стар. Ему шестьдесят лет… Но я подняла его на смех. Его и его положение старого холостяка в этом громадном королевском замке — летней резиденции.

Сейчас мы здесь, в Дротнингхолме, и отдыхаем от многочисленных приемов и балов, данных в нашу честь.

Вчера я легла довольно рано, но не смогла заснуть. Часы пробили полночь. Сегодня 16 августа… «16 августа началось», — подумала я. Я надела светлый пеньюар и стала бродить по комнатам дворца. Везде царила тишина, скрипел паркет под моими ногами. Как я ненавижу дворцы!

В кабинете Жана-Батиста я увидела белый мраморный бюст Моро, который Жан-Батист увез с собой из Парижа. Я на цыпочках подошла к туалетной комнате Жана-Батиста. Вошла… и в ужасе отшатнулась. На меня было направлено дуло пистолета. Кто-то крикнул по-французски:

— Кто идет?

Я сразу успокоилась.

— Призрак, Фернан, — сказала я смеясь. — Только призрак!

— Ваше величество меня испугали, — смущенно сказал Фернан.

Потом он вскочил с походной кровати и поклонился мне. На нем была длинная ночная рубашка, а в руке пистолет. Кровать стояла поперек двери, ведущей в спальню Жана-Батиста.

— Вы всегда спите под дверью Его величества, Фернан? — спросила я.

— Всегда, — заверил Фернан. — Потому что маршал опасается…

Дверь широко распахнулась. Жан-Батист был еще одет.

— Что здесь происходит? — он рассерженно. Я сделала придворный реверанс.

— Ваше величество, призрак просит аудиенции…

— Уберите кровать, чтобы Ее величество могла пройти, — приказал Жан-Батист.

Фернан, придерживая рубашку на груди, поспешно отодвинул кровать. Я впервые после приезда в Дротнингхолм, оказалась в спальне Жана-Батиста. На бюро и возле него на полу были разбросаны бумаги и фолианты. Он, как всегда, учился. Как в Ганновере, как в Мариенбурге.

Жан-Батист устало потянулся и ласково спросил:

— Что понадобилось призраку?

— Призрак только решил представиться, — сказала я, вытягиваясь в большом кресле. — Это призрак молодой девушки, которая когда-то вышла замуж за молодого генерала и легла с ним в постель, где под одеялом лежал букет роз с шипами…

Жан-Батист сел на ручку моего кресла и обнял меня.

— А почему призрак появился именно этой ночью? — Потому, что сегодня как раз двадцать пять лет с той ночи, — сказала я тихонько.

— Боже мой, сегодня ночь нашей серебряной свадьбы! — сказал он. Я прижалась к нему.

— Да. И во всем шведском государстве никто этого не знает, за исключением нас двоих. Не будет ни салюта, ни детей, которые будут произносить стихи, ни военных оркестров, которые исполняют марши, написанные Оскаром по поводу этого юбилея… Как это прекрасно, Жан-Батист!