Линда Миллер: Невеста принца

— Можешь сказать, что я лезу не в свои дела, — примирительно проговорил Барретт.

— Да, — не стал возражать Рафаэль. — Но ты столько раз рисковал своей жизнью, спасая меня, что заслужил откровенного разговора. — Он отпил бренди. — Семьсот лет женщины моего рода давали брачные обеты в здешней церкви. В церкви замка Сент-Джеймс.

Рафаэль замолчал. Воспоминание о грандиозном венчании с его возлюбленной Джорджианой, с его английской розой, окрасило печалью мысли Рафаэля.

Венчание происходило в Лондоне из-за взаимной неприязни Рафаэля и его отца, и Рафаэль постарался отодвинуть это воспоминание подальше, чтобы не демонстрировать свои горести даже лучшему другу.

— Я не мог отказать в этом Федре. Опасно или не опасно, но я не мог. Что же до Анни… до мисс Треваррен… то она здесь в помощь принцессе, ведь у нее много забот перед свадьбой. К тому же, эта девица из доблестного рода, как ты сам мог заметить сегодня.

Барретт хмыкнул и покачал головой, однако беспокойная тень мелькнула в его светло-карих глазах.

— Что-то жених не торопится с приездом.

Рафаэль, нахмурясь, подался вперед и едва не пролил бренди на бесценный персидский ковер своей покойной матери. Это было одно из немногих сокровищ, которые он оставил себе после возвращения в Бавию меньше двух лет назад, тогда как все остальное награбленное за много веков добро отдал в национальные хранилища. Хотя об этом мало кому было известно, но семья Сент-Джеймсов жила теперь на свои собственные доходы, не залезая в государственную казну.

Ни во сне, ни наяву Рафаэль не забывал, что его усилия опоздали и ничего хорошего не сулят ни ему, ни, похоже, стране.

— На что ты смотришь? — спросил Барретт, который почувствовал себя не в своей тарелке, когда понял, что Рафаэль пристально разглядывает его.

— Мне кажется, ты сказал кое-что важное. Тебе не все равно, приедет жених завтра, через месяц или через неделю после Страшного Суда?

У Барретта даже шея побагровела, чего Рафаэль не видел едва ли не с детства. Он было заговорил, но быстро замолчал, решив допить бренди и утопить в нем рвавшиеся с языка слова.

У Рафаэля разболелся затылок. Ему хотелось лечь где-нибудь в темной комнате и проспать все — свадьбу Федры, грядущую революцию, крах семьи, которая как-никак семь столетий правила этой маленькой европейской страной. Рафаэль мечтал о мирной жизни и понимал, что этого ему, наверное, уже не будет дано.

Он опять откинулся в кресле и закрыл глаза.

— Ты любишь принцессу, наконец произнес он. — С каких пор? Думаю, с прошлого года, когда она приезжала сюда на каникулы.

Барретт долго молчал. Когда же он заговорил, голос у него был хриплый. Он как будто защищался.

— Да.

— Ты конечно же знаешь, что это безнадежно. Федра была предназначена Чандлеру Хэзлетту через несколько дней после того, как ее крестили. Он — наш дальний родственник. — Рафаэль открыл глаза и, встретившись взглядом с Барреттом, постарался не выдать своего сочувствия. — Этот союз — дело чести. Договор нельзя расторгнуть даже ради моего самого близкого друга.

— Она его не любит.

Уверенность, с какой говорил Барретт, расстроила Рафаэля еще больше.

— Это не имеет значения, — ответил ему Рафаэль. — Такие браки редко совершаются по любви. Здесь главное — политика и собственность.

Барретт не спорил, понимая неизбежность некоторых обычаев для аристократических семейств. Оба подвели черту под неприятным разговором.

Кивнув, Барретт пересек комнату в направлении массивных дверей.

— Сегодня я тоже поставлю охрану у твоих дверей.

— Прекрасно, — ответил Рафаэль, поднимаясь с кресла и морщась при взгляде на повязки. Интересно, как ему справляться с такими руками? — А кто-нибудь присмотрит за комнатой мисс Треваррен? Насколько мне известно, она во сне лазает на башни и ходит по парапетам.

Барретт улыбнулся, хотя глаза у него оставались печальными.

— Присмотрит, если хочешь, — сказал он и ушел.

Рафаэль тотчас вскочил с кресла, развязал руки и бросил бинты в камин. Скривившись от боли, он разогнул пальцы, немного подождал и постарался отвлечься. Потом налил себе еще бренди и стал думать об Анни.

Принц улыбался. Оказывается, он не может бросить ее в темницу, потому что Патрик Треваррен его за это выпорет и будет оправдан. Все же он обещал не оставлять ее без наказания и собирался сдержать свое слово.

Это-то, по крайней мере, он может себе позволить после всех треволнений.