Анна Годберзен: Зависть

Отец юноши, интуитивно поняв, о чем думает сын, прервал его размышления:

– Прекрати думать, как маленький мальчик, Генри, – сказал он.

– Хорошо, – Генри все ещё не мог разговаривать без пассивной уступки в голосе, и поэтому закрыл глаза после того как выжал из себя слово.

Он чувствовал, что его язык похож на умирающую рыбу, выброшенную на берег. Затем пришло воспоминание обо всей употребленной накануне вечером выпивке, из-за которой происходящее стало для него размытым и терпимым. До опьянения – по крайней мере, до его пика – там присутствовала Диана, с которой он безуспешно пытался снова сблизиться с самого дня свадьбы. Он лишь мельком увидел её, поскольку, когда входил в музыкальную залу Лиланда Бушара, она уже покидала её. Диана выглядела здоровой и румяной, как и любая шестнадцатилетняя девушка, но обладала острым чувством собственного достоинства человека, который пережил унижение и поднялся над насмешками ещё более блистательным.

– Ну, так что ты здесь делаешь?

Генри сложил руки на груди. Он не совсем помнил, как оказался на диване именно сегодня, и у него вошло в привычку с подобными пробуждениями (которых было очень много) ощупывать себя по утрам, чтобы удостовериться, что он цел и невредим. Похоже на то. И похоже, что он до сих пор облачен в смятую белую парадную рубашку из итальянского полотна, в которой, как он понял, он вчера ходил на бал, и черные брюки. На ногах были черные носки, а туфли лежали рядом с белым шелковым жилетом на полу. Галстука нигде не было видно.

– Сплю?

– Ясно.

Генри встал.

– Это была долгая ночь, – ответил он, даже не пытаясь притвориться, таким тоном, словно проспал бы ещё сотню лет.

Он нагнулся за жилетом, и сразу же об этом пожалел. От резкого движения боль острым ножом пронзила лоб. Он быстро выпрямился и сосредоточился на том, чтобы удержаться на ногах.

Старший Шунмейкер встал, прочистил горло и сказал более мягким тоном:

– Генри… – Он посмотрел на сына, и на секунду показалось, что мысленно он вернулся в далекое прошлое. Они неловко переминались с ноги на ногу в этой обшитой панелями расписанной комнате. – Моя предвыборная кампания на пост мэра многообещающе продвинулась вперед.

Генри, который за секунду до этого надеялся избежать отцовского гнева, после этих слов почувствовал холодок страха. Уильям Шунмейкер всю жизнь был безжалостным дельцом, унаследовавшим состояние и многократно приумножившим его, но недавно решил, что желает ещё больше прославить свое имя, и с этой целью подался в политику. Он полагал, что достоин стать мэром, и из-за этого как никогда прежде выступал против развращенности сына и ограничивал его кутежи всякий раз, когда был в силах это сделать. Новые устремления заставили его угрожать сыну лишением наследства, и превратили юношу в Генри Шунмейкера, женатого человека.

– О?

Существовало крайне мало предметов для разговора, о которых Генри говорил менее охотно, чем о политических целях отца.

– Да. Партия развития семьи нуждается в кандидате для представления её интересов на выборах мэра, и похоже, что наши убеждения во многом сходятся.

– Например, какие? – иронично спросил Генри.

Он не осмеливался и не обладал достаточной силой духа, чтобы высказать отцу очевидную абсурдность этого плана. Ведь многие люди, голосующие за партию развития семьи, также, к несчастью, жили в арендуемых квартирах, принадлежащих компании Шунмейкеров, и просили предоставить им отопление и горячую воду, но в этих просьбах им было отказано.

– Ну, в науке и инновациях, – нетерпеливо ответил отец. – В развитии общества и миссии человечества сделать этот мир лучше. И, конечно же, в основополагающей радости семьи, как смысла жизни каждого человека.

Генри усмехнулся в кулак и отвернулся к окну. Тем не менее, ему не удалось в достаточной степени скрыть свое мнение о словах отца – он понял это по тому, как старик маячил за его спиной.

– Полагаю, ты усомнился в моей самоотдаче семье? – внезапно тон старшего Шунмейкера изменился и теперь был полон ярости. – В таком случае, ты ничего не знаешь.

– Я-то знаю… – начал Генри, но осекся.

Он даже не был уверен, что именно хотел сказать.

– Закрой рот, Генри. Все равно твое мнение обо мне, как и мое о тебе, ничего не значит. Но то, что видят в нас обоих жители великого города, имеет огромное значение. Видят ли они семью пользующихся дурной репутацией беспечных особ или же целеустремленных людей дела, которым необходимо кормить жен и детей?