Донна Грант: Опасный горец

Вдруг сильный порыв ветра налетел на Кару. Стало нечем дышать, и она уронила корзинку, пытаясь убрать волосы, залепившие лицо.

— Нет! — пронзительно закричала она, когда материнское ожерелье было вырвано бешеным порывом ветра из ее рук.

Кара побежала за ним — за этой бесценной и единственной ее связью с родителями, когда то, подпрыгивая, покатилось по каменистой земле и вдруг остановилось у скалистого обрыва.

С колотящимся в горле сердцем и с тем же странным покалывающим ощущением в пальцах она бросилась к ожерелью, когда первая крупная капля дождя шлепнулась ей на руку. Ветер внезапно сделался шквальным. Кара вскинула глаза и увидела, что гроза будет даже сильнее, чем она ожидала. Под завывания стихии она подобралась чуть ближе к украшению.

Зигзаг молнии расколол небо за мгновение до того, как оно разверзлось и обрушилось на нее проливным дождем. После нескольких дней почти непрерывных дождей земля пропиталась влагой и уже больше не принимала воду.

Кара плюхнулась на четвереньки, не обращая внимания на грязь, и подползла к ожерелью. Слезы потекли по щекам, смешиваясь с дождем.

«Пожалуйста, Господи, пожалуйста! Не дай мне потерять ожерелье!»

Ей вообще не надо было снимать его, чтобы не подвергать опасности дорогую сердцу вещь, которую мама носила на груди. Образ родителей промелькнул перед мысленным взором Кары, вновь напомнив, как она одинока, как беззащитна в этом мире.

— Без ожерелья я не уйду! — прокричала она ветру. Мама доверила единственную ценную вещь дочери, умоляя беречь ее пуще ока. Она не подведет свою мать. Никогда.

Лукан Маклауд стоял, устремив взгляд на окружающий пейзаж, который полюбил, еще будучи мальчишкой, когда впервые осознал, что это за земля. Он прислонился плечом к краю узкого окна своей комнаты в замке, которое выходило на юг, и из него хорошо были видны скалы и море.

Ему никогда не могла наскучить суровая красота Высокогорья, катящиеся волны, разбивающиеся о скалы. Было что-то удивительное в запахе моря, смешивающегося с ароматами вереска. Эта земля утихомиривала бушующую у него в душе ярость, как ничто другое.

Это горы. Его горы. И он любит их.

Чего он не переносит, так это сидеть безвылазно в четырех стенах, как в ловушке. Но именно так и происходит с тех пор, как они с братьями вернулись домой больше двух сотен лет назад.

Теперь это их жизнь. И он ее терпеть не может.

Сколько раз Лукан бесился из-за невозможности покинуть крепость? Сколько раз он бранился, охваченный яростью из-за того, что произошло с ним и его родными? Сколько раз молил Бога надоумить его, как освободиться от этой мрачной пытки, которая разъедает душу?

Но Бог не слышит. Никто не слышит.

Они обречены прятаться от мира, отстраненно наблюдая, как стремительно летит время, меняя все вокруг них. А их удел — тоскливое, одинокое, бессмысленное существование. Именно существование, а не полноценная жизнь.

Лукан на мгновение прикрыл глаза, вспоминая, как было до того, как их судьба, словно стеклянный сосуд, разбилась на мелкие осколки. Когда-то давным-давно он стоял возле этого самого окна, глядя на близких людей, слушая детский смех, доносящийся сквозь шум морского прибоя. Теперь это казалось сном, который, казалось, таял с каждым проходящим днем, с каждым ударом сердца.

Как сын лэрда, Лукан никогда ни в чем не нуждался, будь то изысканная еда, дорогое вино или общество слабого пола. Женщины всегда любили его, и он охотно позволял им это.

Он воспринимал их прикосновения, их улыбки, их тела как должное. Теперь же единственное, чего ему хотелось, — это почувствовать под собой женщину. Он уже забыл, каково это — ощущать, как льнут к нему мягкие изгибы женской плоти, как влажный жар окутывает, затягивает его в свои глубины.

Бывали минуты, когда его плотская жажда становилась такой невыносимой, что его одолевала мысль немедленно покинуть замок и найти себе какую-нибудь девицу. Но одного взгляда на братьев хватало, чтобы вспомнить, почему они заперлись здесь, почему не допускают, чтобы их увидели.

Лукан и его братья опасны. Не для себя, но для всех остальных. Где-то там притаилось великое зло, и оно ждет, чтобы использовать их.

Больше двухсот лет заточения в замке. Но что еще им остается? Нельзя, чтобы их видели такими, какие они есть, чудовищами, которыми они стали. Как средний сын, он всегда был поддержкой для своих братьев. Скала, твердая и надежная, скрепляющая их всех вместе, как говорила их мать. Лукан не позволял себе думать, во что превращаются он и его душа.