Вирджиния Нильсен Вирджиния Нильсен: На руинах «Колдовства»

Его лицо было очень серьезным.

— Симона, любовь моя. Я много думал в эти дни, пока ты выздоравливала. Я хочу рассказать тебе, почему я уволил Пикенза.

— Да?

— Сядь, пожалуйста.

Сам он не сел и зашагал по каюте. Он рассказал ей о девушке из Вирджинии, которую заклеймил ее хозяин, и о том, как это разгневало его, и как он узнал, что на самом деле произошло с Милу.

Симона молча слушала.

— Кажется, что мы по разные стороны политического и общественного спора…

— Я вижу это как нравственный спор!

— Да, — согласился он. — Но, может быть, мы не так далеки друг от друга. Я не заинтересован в сохранении рабства. Ты была права, когда назвала его варварским пережитком, недостойным нашей страны. Но я бы хотел сохранить наше правительство. Я бы хотел предотвратить войну, которая разрушит все, что мы имеем и любим. Я не знаю, возможно ли это, но я хочу вернуться в Бельфлер и работать до последней возможности. — Он раскрыл ей свои объятия. — Я люблю тебя, Симона. Ты поедешь со мной?

Симона бросилась к нему, и Арист обнял ее, прижимая к своей сильной груди. Она хотела слиться с ним, но обручи ее кринолина стояли между ними.

Весь гнев, охвативший Симону, когда он прыгнул в реку, растворился в его объятиях. Она пришла в бешенство, потому что он рисковал своей жизнью, а она не смогла бы жить без него. В его руках Симона чувствовала радость, окрашенную печалью будущих испытаний.

Арист на секунду оторвался от нее и взглянул в ее лицо:

— Из тебя еще получится прекрасная новобрачная, а я все еще слегка желтоват. Может, мы будем выглядеть прилично на нашей свадьбе в конце концов?

— Ты еще одержим этой иллюзией? — спросила она, вспыхнув от удовольствия, что он не передумал.

Он снова притянул ее к себе, и его губы нашли ее рот. Она положила ладонь на его грудь и почувствовала, как сильно бьется его сердце.

— Ты не разделяешь мою иллюзию? — прошептал он. — Она такая чудесная.

— А если меня арестуют, когда мы вернемся в Новый Орлеан?

— Никто не посмеет арестовать мою жену.

Симона неуверенно засмеялась:

— Еще одна высокомерная иллюзия.

— Вовсе нет. Какие у них доказательства? Только слухи, и те наверняка поддерживала Элен от ревности. Я думаю, что вести о нашей свадьбе покончат с ними.

«Еще есть Роб», — напомнила себе Симона. Но вместо мыслей о Робе представила Элен там, где сейчас находилась сама.

— Может быть, я тоже ревную, — прошептала она.

— Потому что ты меня любишь, — уверенно сказал Арист.

Что их разногласия по сравнению с восторгом его объятий? Как она могла жить без него? Почти потеряв его в мутной реке, она поняла, что не сможет отпустить его.

— Я думала, что умру, если ты утонешь. О, как я люблю тебя, — прошептала она.

Арист целовал ее снова и снова, лаская грудь, пока она не смогла думать ни о чем, кроме того, как она хочет его и как любит.

Как странно может повернуться жизнь! Как изменилась ее собственная жизнь: от приятного времяпровождения с лошадьми, бессмысленного флирта на бесконечных балах до этого мучительного желания, способного превратить ее в мегеру, если она немедленно не соединится со своим любимым.

— Пожалуйста… мои пуговицы… — сказала она и повернулась к нему спиной.

Он дрожащими пальцами расстегнул ряд крошечных пуговиц, бегущий от ее шеи до талии, снял тугой лиф, пышную юбку, затем упали обручи ее кринолина. Он опустил сорочку, обнажив ее плечи, целуя их.

Вскоре он уже срывал свою одежду и она погрузилась в радостный долгожданный мир любви…

Много часов спустя они лежали, обнявшись, в ее кровати и разговаривали.

— Если начнется война, Юг обречен, — мрачно сказал Арист. — Война разрушит все. Мы будем нужны нашим рабам, понимают они это или нет. Наши соседи и наши друзья — все! — понесут невероятные потери. Будет столько тяжелой работы. Но мы будем вместе.

Она гладила его грудь, слышала сильное биение его сердца, почти как свое собственное.

— Да, любимый. Я хочу быть рядом с родителями, и с Алексом, и с Тони, и с их чудесными детьми.

— И с нашими, — прошептал он, и все ее существо радостно отозвалось на его слова.

Она хотела, чтобы об Оюме — ее двоюродном дедушке! — заботились до конца жизни. И хотела помочь Ханне уйти на Север, если так пожелает ее муж.

А Роб? Ее охватило смятение. Муж Тони! И кому будет предана Тони, если начнется война? Тони любит Роба…

Сколько грусти в мыслях о будущем, о том, что им придется, возможно, стать свидетелями разрушения их экзотического общества, образа жизни, который, как верила Симона, прогнил до самого основания.