Галина Евстифеева - Ветер вересковых пустошей

Угрюмая и молчаливая Горлунг редко бывала на женской половине, бабы славянские открытые и дружелюбные, любившие посплетничать, терялись в её присутствии, как-то само собой выходило, что при появлении старшей княжны смолкали разговоры. А та считала это знаком еще большей ненависти отца и Марфы, поэтому невзлюбила княжна женщин торинградских.

Лето напролет собирала и заготавливала Горлунг травы, все леса близлежащие знала она как свои персты [46] Перст — палец. , и всегда на шаг позади неё шел верный Эврар. Никто уже не боялся, что старшая дочь Торина сведет к Морене княжеских людей, но рында так и остался при Горлунг. И не для кого не было дивом, когда с первыми петухами княжна шла в лес, а за ней плелся с лукошком и кинжалом Эврар.

Эврар — старый вояка, приставленный рындой к княжне, изначально получил строгий наказ от князя Торина «охранять людей от Горлунг, не давать ей чинить зло беспрепятственно». Но со временем воин полюбил княжну всем сердцем, она была единственным человеком на этой чужой земле, который заботился о нем. Для Эврара было непостижимым то, что дочь князя так печется о нем, простом воине, она готовила ему лекарства от боли в костях, которые со временем мучили его все сильнее, лечила его простуды, чинила рваные рубахи. Горлунг не нуждалась теперь в его защите, да и, по правде сказать, Эврар не мог защитить её от какой-нибудь реальной угрозы, это рында нуждался в ней. Княжна давала Эврару почувствовать себя нужным, причастным к судьбе других людей, она и Инхульд стали для него семьей.

Сам же Эврар был, пожалуй, единственным человеком, которого любила Горлунг, этот немногословный воин своей преданностью, ненавистью к недоброжелателям княжны заслужил её теплые чувства. Эврар почти так же люто ненавидел Торина, Марфу и Прекрасу, как и сама Горлунг. Именно он научил княжну жестокой философии викингов, благодаря своему рынде Горлунг поняла, что не дорожит своей жизнью и не боится её потерять, она осознала, что кровь и слезы вражеские, словно водица дождевая, они бегут и не трогают сердце.

Примерно этому же учила Горлунг и Суль, в те редкие минуты, когда они разговаривали не о травах и зельях, бабка внушала внучке именно жестокость и жажду власти.

В дружинной избе почти все воины хотя бы однажды лечили свои раны у Горлунг. Иногда самые отчаянные из них пытались заигрывать с ней, но кроме хмурого взгляда ничего не получали в ответ. Горлунг за свое лечение никогда ничего не просила, но зачастую исцеленные дружинники привозили княжне из походов ткани и различные безделушки, она принимала их с благодарностью. Ибо князь и княгиня её подарками не жаловали.

Люди же Торинграда завидев её худенькую фигурку, кланялись ей издали, и невольно смотрели в след. Нет, она не была так потрясающе красива, как младшая сестра, но было в её осанке что-то поистине княжеское: спина — прямая словно стрела, выпущенная из тугого лука, особая статность, смоленая коса, перекинутая через плечо, бледное лицо с густыми выразительными бровями, глаза черные, словно агаты, и очень редко её лицо посещала улыбка, теплая, словно лучик весеннего солнца.

В те редкие минуты, когда князь Торин вспоминал о своей старшей дочери, ему казалось, что в последний раз он видел её во время своей болезни, много лет назад. Так оно и было, и дочь и отец старательно избегали друг друга, и так же старательно взращивали в своих сердцах обиду друг к другу.

Квитень — обычно холодный месяц на Руси, несмотря на проглядывающее сквозь тучи солнышко, ветра дуют холодные, лютые, заставляющие людей кутаться в свои одеяния. Но покои старшей княжны были пусты, никто нынче не пришел ни за отваром от простуды, ни за мазью прогревающей.

В своей маленькой одрине княжна нервно бродила из угла в угол, комкая тонкими пальцами кусочек льняного полотна. Ей вспоминался один из разговоров с бабкой, и теперь Горлунг знала, что время пришло.

Суль, как обычно прекрасная, сидела напротив маленькой Горлунг, она подавляла ребенка своей ослепительной норманнской красотой, ребенка, который всегда понимал, что выглядит иначе, не так, как положено норманнской девочке. Горлунг ненавидела свой черный волос, из-за которого все, кто впервые видел её, смотрели так, словно у неё три уха. В своей внешности ей нравились лишь глаза, они были такие же, как и Суль, а значит, они были красивы.

— Горлунг, ты отвлеклась, — строго, молвила бабка — я же вижу, что ты не слушаешь.