Полина Федорова: Милый плут

По повелению

Державнейшаго Великаго Государя

Александра I

Императора и Самодержца Всероссийскаго,

данному среди звука оружия и грома побед на поле брани подъятой ко благу человечества,

для защищения попранных и угнетенных прав Европейских народов и возвращения свободы и мира, имеет совершиться сего 1814 года месяца Июля 5-го дня

Торжественное открытие

Императорскаго Казанскаго Университета щедротами Монаршими учрежденного 1804 года Ноября 5-го дня и основанного 1805 года Февраля 14-го дня о чем по приказанию

Его Превосходительства г. Действительнаго

Камергера,

Казанскаго Университета и его Учебнаго Округа

Попечителя

Михаила Александровича Салтыкова извещая почетнейших О.О. Пастырей и Наставников церкви,

г. г. Военных и Гражданских Начальников и чиновников, и других покровителей и споспешествователей просвещения и всех, всякаго состояния, любителей наук и познаний,

к соучавствованию в сем торжестве здешних

Муз усерднейше просит и приглашает

Ректор сего Университета

Иван Браун медицины доктор и профессор.

Начало акта в 4 часа пополудни.

На открытии присутствовала вся городская и губернская головка. Совет университета благодарил Салтыкова, его превосходительство попечитель благодарил Совет, и все ликовали. Неделей раньше введенный в состав Совета Альберт Карлович был весел и счастлив. Две тысячи рублей годового жалованья, плюс кормовые, плюс казенная квартира — это ли не мечта изгнанника! Плюс врачебная практика, которая через месяц, после опубликования письма прапорщика Чибисова в «Казанских известиях», резко пойдет в гору и станет приносить доход в два раза больший, нежели университетское жалованье.

Жизнь налаживается, господа!

Что такое десять лет?

С позиции вечности, в которой пребывает сей мир, это ничто, совершенно неразличимая капля в нескончаемом океане времени.

А ежели посмотреть с позиции одной человеческой жизни?

Тогда те же десять лет есть срок преогромнейший. За сей срок дети превращаются во взрослых, поручики становятся полковниками и даже генералами, камер-юнкеры оборачиваются действительными камергерами, а девушки превращаются в зрелых женщин, рожают детей и любят своих мужей.

Серафима Сергеевна вздохнула и отложила перо. Стих не шел и застрял на первой же строфе:

Десять лет прошли для Серафимы Сергеевны Елагиной совершенно не так, как она себе полагала и представляла в своих грезах и мечтаниях. Эти года оказались очень долгими для нее, ибо были окрашены в один цвет: цвет ожидания. Все эти годы она ждала перемен в жизни, любимого мужчины, радости и счастия. Огромного, безграничного, как небо. И ежели мужчины рождаются для карьеры и жизненных побед, то женщины появляются на свет для вкушения счастия. Так она считала.

Но оказалось иначе.

В то же время эти десять лет, когда появилась возможность оглянуться назад, пролетели как десять обыденных дней, похожих один на другой, в которые ничего не случилось. Кажется, совсем недавно был ее первый выход в свет и бал у вице-губернатора статского советника Гурьева по случаю открытия Императорского Казанского университета. Его высокородие вице-губернатор даже танцевал с ней и делал ей комплименты. А потом она танцевала с молодым мужчиной, профессором университета Альбертом Карловичем Факсом, представленным ей известным городским пиитом, ординарным профессором красноречия и стихотворства Григорием Николаевичем Городчаниновым.

Танцевал Альберт Карлович восхитительно. С его привлекательного и чрезвычайно обаятельного лица не сходила ласковая улыбка, голубые, немного смешливые глаза смотрели на нее ласково и проникновенно, будто знали о ней нечто, о чем она еще сама и не догадывалась. Комплименты в ее адрес были тонки и совершенно не банальны, и, когда он заговаривал с ней, его легкий акцент, выдававший в нем немца, был столь мил и приятен, что хотелось слушать и слушать музыку его голоса и даже так же, как он, слегка коверкать простые и знакомые слова. Один раз она даже так и сделала. Случайно.

— Гофорят, что ви пишет стихи? — спросил Альберт Карлович, когда они после нескольких танцевальных па снова сошлись в пару. — Это прафта?