Полина Федорова - Полина Федорова

— Да, это-то я поняла очень хорошо, — криво усмехнулась Настя.

— К тому же, — Каховская вплотную подошла к Анастасии, — не тебе сетовать на судьбу. Тебе, девочка моя, просто несказанно повезло!

— Повезло?! — задохнулась Настя. — Да еще несказанно?! Вот уж спасибо за такое везение.

— Повезло, — спокойно повторила Александра Федоровна и положила руки на плечи Анастасии. — А потом, все проходят через сие горнило, в которое попала сейчас ты. И талантливые, и бесталанные — все.

— Так уж и все? — подняла на нее глаза Настя.

— Кроме лишенных разума или вытесанных из камня — все, — без всякого намека на сомнение, ответила Каховская. — Десять лет назад подобное произошло со мной, потом с тремя моими братьями, до этого — с моим отцом и матерью.

— И ничего нельзя с этим поделать? — спросила Настя с интонацией, чем-то насторожившей Александру Федоровну.

— Ничего, — ответила Каховская. — Ты только постарайся меня понять, это некая данность, как… ну, что небо голубое, а вода мокрая. Это и не хорошо, и не плохо. Это надо принять.

— Ясно, — в раздумье произнесла Анастасия. — Выходит, раз ничего нельзя изменить, то следует уступить сложившимся обстоятельствам. Вы так полагаете? — цепко посмотрела она в глаза Каховской. — Покориться данности, которая ни хороша, ни плоха.

— В общем, да, — не сразу ответила Александра Федоровна, отчего-то с опасением поглядывая на Настю.

— А если я не хочу покоряться?

— Это ничего не изменит.

— Словом, всяк сверчок знай свой шесток… — глухо произнесла Анастасия.

— При чем здесь это? — удивленно вскинула брови Каховская.

— Ну конечно же, ни при чем, — как можно мягче улыбнулась Настя и вдруг спросила: — Как зовут невесту Дмитрия Васильевича?

— Зинаида Колокольцева, — немного растерянно ответила Александра Федоровна.

— Они уже помолвлены?

— Да.

— Когда намечена свадьба?

— Осталось уже менее месяца, — медленно ответила Каховская, пытаясь понять, что творится в душе Насти. Но та вдруг стала спокойной, смирившейся, и, слава Богу, не собиралась ни плакать, ни впадать в истерику.

— Ну что ж, коли такова данность , — притворно вздохнула Настя и посмотрела на старшую подругу, — тогда… спаси вас Бог, что просветили.

Аникеева снова тяжело вздохнула.

— А то я уж и не знала, как мне жить Дальше.

— А теперь? — что-то заставило поинтересоваться Каховскую.

— А теперь — знаю…

— Хотите, я отвезу вас домой? — спросила, отчего-то продолжая тревожиться, Александра Федоровна.

— О нет, спасибо, — ласково улыбнулась ей Настя. — Не стоит, тем более что… Прощайте, Александра Федоровна.

— Что тем более, Настя? — крикнула ей уже в спину Каховская.

— Да так, ничего. — Настя остановилась и, обернувшись, слабо улыбнулась. — Ничего…

Александра Федоровна, немного постояв, последовала за ней.

Когда Каховская вышла на театральное крыльцо, то увидела, что Настя садится в карету с гербом в виде белого оленя, пронзенного черной стрелой. Не кто иной, как известный всей Москве своими любовными похождениями господин Вронский, кивнув ей, как показалось, насмешливо, сел в карету, и экипаж тронулся.

Не ответив на кивок Вронского, Александра Федоровна поспешно спустилась со ступеней и крикнула вслед, отъезжающей карете:

— Стойте!

Но ее уже никто не слышал.

Поначалу Константин Львович просто не знал, как себя вести. Час назад, стремглав выскочив из театрального подъезда, Настя едва не бегом бросилась к его карете.

— Поедемте! — ясно посмотрела она ему в глаза, и в ее взгляде читались решимость и явное обещание. И если ее желание ехать с ним он воспринял как простое проявление дружеских чувств, то просьбу отвезти ее к нему домой, он выслушал с удивлением и даже с некоторой опаской.

— Куда прикажете? — спросил Константин Львович, усевшись напротив Насти.

— К вам, — коротко произнесла она, глядя мимо него. — Вы ведь меня как-то уже приглашали в гости?

— Ну… — не нашелся ничего более ответить несколько опешивший Вронский.

— Ваше приглашение еще в силе? — взглянула ему в глаза Настя.

— В силе, — неуверенно подтвердил Константин Львович.

— Значит, мы едем к вам.

Впрочем, как известно, Вронский был истинным джентльменом, и желание дамы было для него законом, а посему он весело согласился, и через минуту карета уже громыхала коваными серебром колесами по булыжной мостовой Арбатской площади.

И вот они уже сидят вдвоем за столом, и уходить она, кажется, не собирается. Значит, она остается у него?