Розалин Майлз - Незаконнорожденная

О, мой лорд, мой лорд!

Он любил когда-то, сказала мне Кэт — она выведала у его слуги, — ирландскую наследницу, которую жестоко, против его и ее воли, еще ребенком выдали за глупого богатого старика. Больше он не влюблялся. Сейчас он женат, сказала Кэт, но ведь существует развод…

Что до него, он всегда писал о любви. Он дарил мне свои стихи, бросал на колени, легко, словно цветы. Мне ли они предназначались? Засыпая, я твердила:

Как часто вижу я во сне

Твоих очей нездешний свет…

И пробужден от горних грез

Тем жаром, что в себе пронес,

Я емлю пустоту, лью токи слез…

И каждое утро просыпалась с одной надеждой: увидеть хоть мельком, как он идет по двору, собираясь покататься верхом, или повеселиться с друзьями, или украсить своим присутствием — а это было дано только ему одному — большой королевский зал.

Притом, похоже, все это время я с куда более глубоким чувством ожидала другой встречи. Речь шла не о любви — тот человек был уже в летах и занят совсем иным. Но судьба распорядилась так, что он один мог утолить мою куда более острую нужду, мою потребность в правде, — это был законник, мастер Сесил.

С первого взгляда на его умное, доброе лицо я поняла: вот человек, которому можно доверять. Его история была лучшей рекомендацией: выпускник Кембриджа, как и мой добрый Гриндал, к тому же судейский. Дружба с Кранмером тоже свидетельствовала в его пользу — архиепископ не одарит своим расположением первого встречного. Однако красноречивее всего за Вильяма Сесила говорил его собственный облик: серо-голубые глаза, способные выдержать любой взгляд, гладкий лоб, спокойная манера держаться — все выдавало человека, который никому не воздает злом за зло, но всею своею жизнью старается служить добру.

С первой встречи я поняла: вот кто разрешит мои затруднения. Я послала за ним, он откликнулся. Ждать пришлось долго. Однако правда, которой я искала, уже пятнадцать лет лежала в могиле, так что единственная надежда заключалась в терпении.

Он пришел, когда в садах собирали плоды, и принес полновесный плод своих изысканий. Я была у себя в королевиных покоях — мы как раз вернулись в Уайт-холл, — и он, едва разложив свои свитки, бумаги и записи, приступил к сути.

— Леди Елизавета, вы поручили мне вникнуть в обстоятельства смерти вашей покойной матушки. И вашего рождения — почему вас объявили незаконной, коль скоро ваши родители состояли в браке. — Он смолк и взглянул на меня без всякого выражения. — Быть может, многого вам лучше не знать…

Длинный золотой луч августовского солнца плясал на стене; мне вдруг захотелось, чтобы он замер.

— Говорите.

— Короля, вашего отца, сочетал с вашей матушкой архиепископ Кентерберийский Томас Кранмер, сиречь высшее духовное лицо страны.

Я глубоко вздохнула.

— Однако позже отец постановил, что не был женат на моей матери, а значит, рождение мое не может считаться законным.

— Да. — Умные глаза Сесила глядели осторожно. — Что возвращает нас ко второму параграфу моих инструкций, миледи, а именно — вашему желанию знать про смерть королевы, вашей матушки.

Я желала бы больше знать про ее жизнь, сударь, но тут вы мне не помощник.

— Эти обстоятельства взаимосвязаны, — продолжал Сесил бесстрастным судейским тоном. — Королеве Анне Болейн были предъявлены различные обвинения: она-де хулила свой брак и желала зла королю — однако нашему законодательству такой вид преступления неизвестен.

Он смолк и странно поглядел на меня.

Я подробно изучала римское право, когда проходила древнюю историю.

— Обвинения против нее были сомнительны… с самого начала?

Он посмотрел мне прямо в глаза, как смотрят судьи, и продолжал:

— Главное обвинение против нее — преступная связь с пятью мужчинами после бракосочетания с королем — было предъявлено после того, как всех пятерых предполагаемых сообщников признали виновными. — Сесил глянул в свои записки. — По римскому праву раздельно обвинять лиц, подозреваемых в совершении одного преступления, — недопустимо. Это вопрос естественного права.

Железные оковы сковали мои внутренности.

— Мужчины, которые согрешили с ней… — начала я.

— Нет. Которых признали виновными в этом грехе, — поправил Сесил. — Все они утверждали, что невиновны, кроме лютниста Смитона. Однако он как простолюдин был подвергнут пытке на дыбе… и другим истязаниям. Здесь записано, что даже на эшафоте каждый клялся спасением души, что королева невинна. Юному Генри Норрису, другу короля, было обещано помилование, если он признает свою вину и обличит королеву.