Луиза Мишель - Нищета. Часть первая

Да, так было еще совсем недавно. Но теперь все изменилось: Анжела побледнела, стала грустной и молчаливой. Мадлена припомнила, что заметила эту перемену еще до того, как легла в больницу. Это началось раньше, но тогда ей казалось, что бледность дочери — от малокровия. Ведь с тех пор, как отца сослали, семья жила почти впроголодь… В чем же, однако, дело?..

«Я должна все узнать, — думала бедная женщина. — Нет, не болезнь угнетает мою Анжелу, тут что-то другое… Будь она легкомысленной девчонкой, я бы подумала… Но нет, этого не может быть, у нее никого нет. На заводе только рабочие, товарищи отца. Они не стали бы толкать ее на дурной путь. И что за скверные мысли! Нет, нет. Анжела слишком разумная, слишком скромна. Впрочем, кто знает?.. На свете столько негодяев и бездельников… Только и слышишь о том, как эти мерзавцы совращают детей… О, неужели это правда?.. Моя малютка, моя красавица, моя невинная крошка…»

Мадлена дошла до улицы Сансье и остановилась у ворот кожевенного завода. Она была потрясена страшным предположением.

— Нет, нет, я не смогу работать с такими мыслями. Так больше продолжаться не может! — Она говорила сама с собою, как это случается с людьми, забывшими обо всем, кроме своего горя. — Я должна знать все, Анжела должна мне сказать… Пусть я потеряю час, другой!.. Ведь забота о дочери — мой долг! А если несчастье уже произошло?.. Тогда я должна постараться все скрыть от людей. О, не дай Бог, чтобы это случилось!

Мадлена решила вернуться и на обратном пути, стараясь отогнать тяжелые думы, убеждала себя в том, что она просто привыкла к несчастьям и они уже чудятся ей повсюду. Нет, ее подозрения — вздор!

Она свернула на улицу Крульбарб, вошла в подъезд и быстро поднялась по лестнице, шагая сразу через несколько ступенек. Ну, вот она и у себя.

Семья Бродар занимала маленькую квартирку, тесные комнатки были обставлены старой мебелью, но чистота и порядок придавали им уют.

Анжела была дома. Увидев мать, она не выказала ни малейшего удивления. У старшей дочери, конечно, тоже хватало забот. Это была болезненная на вид белокурая девушка с тонкими чертами белого, как мрамор, лица и чуть припухшими глазами. Для своих шестнадцати лет она казалась очень рослой. Анжела усадила сестренок завтракать и тут же на краю стола гладила их фартучки. Заметив, что она отдала Луизе и Софи все молоко, мать ласково ее пожурила. Ну, право же, это неразумно! Ведь одним воздухом сыт не будешь… Или ей жизнь надоела и она хочет взвалить всю ношу на плечи матери? Нет, это уж слишком! Подумала ли она, что за сестрами нужен присмотр, пока они не подрастут и не станут разумнее?

Анжела слушала мать не возражая. Она зябко куталась в старую красную шаль, еще более оттенявшую ее бледность. Вид у нее был очень утомленный.

— Да что же с тобой наконец? — допытывалась мать.

Девушка вспыхнула. Опустив голубоватые веки, она ответила, что вполне здорова, и просила не мучить ее расспросами. Есть ей просто не хочется: она решила экономить, вот и все.

— Экономить?! — возмущенно воскликнула мать. — Нет, нет, тут что-то не так…

— Не так?.. — спросила Анжела упавшим голосом.

— Тебя нельзя узнать! — настаивала Мадлена. — Ты всегда была откровенная со мной, а как ты ведешь себя теперь? Неужели я не заслуживаю, чтобы ты открыла мне свое сердце? Ведь я все та же, я по-прежнему твоя мать. Ну, скажи откровенно: что тебя печалит?

— Ничего.

— Ничего? Нет, Анжела, девочка моя, ты говоришь неправду. Дыма без огня не бывает. И не мог мой веселый чижик безо всякой причины превратиться в угрюмую сову. Ты что-то скрываешь…

— Нет!..

— Как? Ты станешь уверять меня, что просто нездорова?

— Я сама не знаю… — грустно ответила девушка.

Лицо ее вновь стало восковым. Видя, что мать удручена, она добавила:

— Я действительно немного нездорова, но ты не беспокойся, мама, это пройдет. Я расстроена тем, что не объявили амнистии. [1] …не объявили амнистии. — Речь идет об амнистии участникам Парижской Коммуны, большое количество которых было отправлено в ссылку. Полная амнистия была объявлена в 1880 г. Значит, отец вернется не скоро. Это такой удар для меня! Бедный папа! Я его так люблю!

И, считая, что вполне объяснила причину своей грусти, бедняжка разрыдалась.

Сестренки смотрели на нее с удивлением; кончилось тем, что и они расплакались, сами не зная отчего.

— Ладно, — сказала Мадлена, вздыхая. — Я должна удостовериться, что ты здорова, и завтра же поведу тебя к врачу.