Луиза Мишель - Нищета. Часть вторая

— Сколько тебе лет?

— Скоро десять.

— И давно ты собираешь цветы?

— С тех пор как умер отец, уже года три.

— И не боишься бродить одна по полям?

— Очень боюсь, особенно с тех пор, как меня уже один раз увели силой. Это было в первый год, как я стала ходить за цветами. Тогда меня никто не спас… Потом меня долго мучили кошмары: снилось, будто меня уносит волк; его глаза горели, словно свечки. Я плакала целый год, но не смела рассказать маме.

— Почему? Ведь мне ты рассказала?

— Господи! Вы меня не побьете, а она бы, наверно, прибила.

«Да, девчонка не избежит своей участи!» — подумал Гренюш. Бедняжка заснула у него на руках.

Поселок Крумир превратился в груду развалин; лишь в одном месте сохранились четыре стены без крыши. В углу лежала куча соломы; на ней спал пятилетний ребенок. Мать плакала: ее старшая дочь до сих пор не вернулась.

— Вот она! — сказал Гренюш, опуская сонную девочку на солому. — Но, право, лучше бы вам утопить дочерей, чем пускать их одних бродить по Парижу.

— Увы, сударь, я частенько подумываю об этом… Но они еще маленькие, им хочется жить!

Гренюш поспешил уйти: признательность женщины могла его погубить. Уже наступило утро; повинуясь инстинкту, он пошел наудачу и очутился у книжной лавки дядюшки Гийома. Он робко постучался.

— Входи, входи, старина! — приветливо сказал бывший тряпичник. — Ты откуда?

— Из тюрьмы. Меня вдруг выпустили, заявив, что Лезорн осужден. Я не понял, при чем тут Лезорн?

— Они думали, что ты замешан в деле Бродара и Лезорна; на твое счастье, дружище, произошла судебная ошибка. Видишь ли, дело по обвинению Филиппи прекратили, и, как только я вышел из тюрьмы, мы с графом потребовали, чтобы освободили и тебя. Ты же знаешь, какой добряк этот граф! Но нам сказали, чтобы мы не лезли в чужие дела. Моннуар, по их мнению, выжил из ума, а я не из тех, кто внушает доверие. Нам ответили, что наше заступничество может только повредить тебе. Социальный вопрос! А как же!

Рассказывая, он готовил Гренюшу обильный завтрак. Гость, забыв обо всем, ел и пил с обычным своим аппетитом. Все исчезало в его утробе, словно в бездонной пропасти.

— Старина, ты лопнешь! — молвил дядюшка Гийом. — Хватит пока!

Гренюш поднял голову, пытаясь собраться с мыслями. Но казалось, он проглотил их вместе с пищей, которою жадно набивал свой желудок.

— Что ты собираешься делать? — спросил дядюшка Гийом. — Оставайся у нас! Правда, дела не ахти какие, но мы как-нибудь перебьемся. Мне хотелось бы, чтобы ты повидал Малыша. Бедовый растет парнишка!

Положив локти на стол, Гренюш так крепко заснул в кресле, что его едва добудились к обеду. Малыша, погруженного в чтение газет, тоже не сразу удалось оторвать от них. Он искал подробности о процессе трех нигилистов, приговоренных к повешению, чтобы обеспечить спокойный сон самодержцу всероссийскому. Одной из улик была найденная в их бумагах знаменитая декларация Бакунина:

«Мы не строим, мы ломаем. Мы не возвещаем новых откровений, мы уничтожаем вековую ложь. Современный человек, этот злосчастный pontifex maximus [76] Верховный жрец (лат.) . , лишь издали видит мост, по которому иной, неведомый человек Грядущего перейдет на другой берег. Не оставайтесь на нашем берегу! Мир, где мы живем, умирает, и наследники, чтобы вздохнуть полной грудью, должны прежде всего схоронить его. Вместо этого люди пытаются вылечить прогнивший строй и отсрочить его гибель. Уходя из старого мира в новый, ничего не следует брать с собой. Да здравствует хаос и разрушение! Да здравствует смерть!»

— О чем ты задумался, Малыш? — спросил дядюшка Гийом, хлопнув приемыша по плечу.

— Не знаю, как вам объяснить… Мне кажется, что те самые слова, какими сейчас напутствуют обреченных на смерть, помогут перейти из старого мира в новый.

— Ты прав, мой мальчик. Будущее принадлежит молодежи… Это тоже социальный вопрос.

Гренюш стал помогать дядюшке Гийому в книжной лавке. От этого они не разбогатели и не обеднели: но еще один выброшенный обществом за борт обрел спасенье. Это удается, пожалуй, лишь одному из тысяч.

Особенно доволен был старый Моннуар: страдания народа огорчали его тем больше, что он поздно узнал о них.

Самым жестоким ударам рока подвергаются ни в чем не повинные. Часто те, кто пытался бежать от ужасов гражданской войны, гибли, между тем как сражавшиеся оставались в живых… Так случилось и с сестрами Анжелы, несчастными девочками, брошенными на произвол судьбы и жестоко пострадавшими, хотя они были виноваты не больше, чем бараны, предназначенные на убой. Гренюш был прав: лучше беднякам самим умерщвлять своих детей, чем подвергать их пытке жизнью…