Лесли Лафой: Бесстрашная леди

— Вы убили этих солдат? — Она постаралась скрыть волнение.

— Вы не оставили нам другого выхода, — ответил Каррик. — Я не мог рисковать своей жизнью и жизнью своих друзей только потому, что вы привели их в наш лагерь.

Глинис не чувствовала себя виноватой. Она ведь не нарочно направилась именно в этот лес.

— Какой породы ваша лошадь? — спросил он, повернувшись в седле, чтобы еще раз взглянуть на Берта.

— Он из породы аппалуса, — с гордостью ответила она. — Может развивать большую скорость на коротких расстояниях. Конечно, ему не перегнать ваших чистокровных лошадей на длинных дистанциях, но породу не для этого выводили.

— А для чего?

— Для работы с рогатым скотом. — Она улыбнулась. — Он может повернуться на крошечной площади.

Каррик внимательно посмотрел на нее.

— Вы путешественница? — спросил он, глядя ей прямо в глаза.

Глинис взглянула на свое грубое пальто, потом опять на него и слабо улыбнулась:

— Вам не кажется, что это совершенно очевидно?

— Я не имел в виду обычные путешествия, — нетерпеливо произнес он. — Я спрашиваю, не попали ли вы сюда из другого времени? Из другого столетия?

Вопрос поразил ее, как умело пущенная стрела. Она поудобнее уселась в седле, прежде чем ответить:

— Это зависит от того, в каком столетии мы тут находимся.

— Сейчас 1832 год, девятнадцатый век, вы сами, случайно, не из двадцатого? Или, может быть, двадцать первого?

Глинис мысленно чертыхнулась и уже в который раз за этот день внимательно осмотрела окружающую местность, уверяя себя, что логика восторжествует. Она надеялась, что здравый смысл поможет разобраться в сложившейся ситуации и ей не придется доказывать невозможность воплощения в жизнь научной фантастики.

— Вы, случайно, не знали женщину по имени Сараид Конканон? — продолжал Каррик свои расспросы. — Или по имени Аланна Чэпмэн?

Что-то в его тоне заставило ее посмотреть на него. Его взгляд был направлен на какой-то невидимый предмет на дороге, подбородок решительно вздернут.

Что-то взволновало его, подумала Глинис.

— Нет, — ответила она. — А я должна была знать? Он пожал плечами, но выражение лица его не изменилось.

— Вы не ирландка, — сказал он, помолчав, — откуда вы?

— Из Канзаса, — ответила Глинис, — это в центре Америки.

Он кивнул.

— А как далеко Канзас от Колорадо?

— Через один штат на восток, — ответила она, изучая его профиль.

Откуда он знает про Колорадо, удивлялась она. Существовал ли такой штат в 1832 году? Она нахмурилась, подумав о том, с какой легкостью приняла его идею о перемещении на целое столетие во времени. Она не вправе расслабиться, потерять ориентацию. Она последняя в роду Малдунов. Ее предки, возможно, наблюдают за ней с небес, надеются, что она продолжит их дело. Но она не сможет этого сделать, если потеряет рассудок.

— И чем вы занимались в вашем Канзасе, мисс Малдун? Что полезного делали?

Она ответила весьма холодно:

— Во-первых, я хочу, чтобы вы поняли, что я ни одной минуты не верю в эту сказку о перемещении во времени и пространстве. С научной точки зрения это невозможно. Во-вторых, не привыкла, чтобы меня допрашивали незнакомцы, и мне не нравится тон, которым вы задаете вопросы. В той стране, где я жила, принято с уважением слушать то, что человек рассказывает о себе, и никогда не задавать вопросов…

— Мисс Малдун, — прервал он ее, — мне самому пришлось убедиться в возможности перемещения во времени. Если вы не помните, как поднимались на борт парохода, чтобы приплыть из Америки в Ирландию, и проснулись сегодня утром не в 1832 году, значит, вы действительно переместились во времени и пространстве.

Глинис покачала головой, вздрогнув от боли, которую это движение вызвало в раненом плече, и процедила сквозь зубы:

— Я вам не верю.

Боже, это была самая невероятная встреча в ее жизни. Что особенного в этом незнакомце, если после общения с ним все перевернулось вверх тормашками?

— Мне в высшей степени наплевать на то, во что вы верите или не верите, мисс Малдун. Это не имеет ни малейшего отношения к сложившейся ситуации. Вы ворвались в наш лагерь и этим подвергли меня и моих людей серьезной опасности. Я совершенно спокойно мог оставить вас лежать там, куда вы свалились, наверное, именно так и следовало поступить. Я бы хотел, чтобы вы больше ценили то, что мы сделали для вас. А что касается моих манер, то я не привык, чтобы меня воспитывали — особенно женщины.

Глинис в сердцах дернула поводья.