— Тигровая Лилия, ты жена мне или нет? — его голос прозвучал жестко.
— Конечно.
— Тогда твой долг быть здесь, со мной. До моего последнего вздоха. Ты обещаешь?
— Обещаю, — какой еще у нее был выход?
Фурье увел ее в сторону. Гремел барабанный бой, оглушая Онор. Мир для нее померк. Она стояла, неподвижная и безжизненная, и сердце ее обливалось кровью.
— Вам нужно отдохнуть, — заметил Фурье.
— Я обещала не уходить.
— Они еще не начали. И не сразу начнут. Еще целый ряд обычаев. Хватит на целый час.
Она подумала о новой жизни, за которую отвечала, и отправилась прилечь. Незаметно для себя она отключилась, но в тяжелом забытьи пробыла больше часа, и когда она вскочила, обряд был в самом разгаре. Она еле дошла до Фурье и оперлась о его руку. Он молчал, но в глазах его застыл бесконечный ужас. Кровь, стекавшая по телу Волка, словно поток расплавленного металла, вонзилась ей в сердце, прожигая его до дна. Она рванулась к Волку, вскрикнув от яростного бессилия.
Четверо индейцев преградили Онор путь к Волку. Она бросилась на них, как разъяренная кошка, и напоролась бы на нож, если бы Фурье не удержал ее.
— Онор, дорогая, помните, что ваша гибель никому не поможет, — прошептал он. Крепко держа ее за руки, Фурье выглядел по настоящему огорченным.
— Отпустите меня, — сопротивлялась Онор. — Отпустите же!
— Обещайте вести себя тихо.
— Нет! — она упорно мотала головой.
— Будьте же благоразумны, умоляюще сказал он. Онор без сил припала к его плечу.
— Я не могу больше, — всхлипнула она. Но остатки мужества заставили ее поднять голову. Она знала — Волк презирает слабость. Ей не удалось встретить его взгляд. Волк смотрел куда-то вперед, поверх молодой еловой поросли, сосредоточившись на чем-то своем. Он казался равнодушным. Но Онор не верила в это кажущееся спокойствие. Волк был частью ее самой, единственным по-настоящему близким ей человеком. Ей уже не нужно было слов, чтобы понимать его. Он был всего лишь человеком, он хотел жить, он любил ее и чувствовал боль точно так же, как любой белый. Он всего лишь обладал большей силой воли, чем белые могли предполагать. Онор вглядывалась в его гордое лицо с посеревшими губами. Его оскорбляли, стараясь задеть за живое. Но ничто не могло вывести его из себя. Он презрительно отвечал на каждое их слово, чтобы молчание его не было принято как знак бессилия. У него хватало духу перечислять, что бы он сделал со своими врагами, попади они ему в руки. Он вызывал еще большую ярость и гордился этим. Онор научилась понимать это, но не научилась гордиться вместе с ним, как гордились бы индейские жены. Она видела только кровь на его теле, каждая капля которой уносила кусочек его жизни.
Фурье поддерживал ее, его выражавшее сочувствие лицо время от времени искажала гримаса брезгливости. Зрелище было не для слабонервных, и Фурье всей душой желал оказаться где-нибудь подальше.
— Это продлиться еще очень долго, — сказал он Онор, надеясь увести ее.
Онор кивнула.
— Я знаю.
Онор хотела верить в чудо. Она не сразу осознала, что Фурье предлагает ей.
— У меня есть мой пистолет, — сказал он. — Я могу положить конец его страданиям — а там будь, что будет. Скажите слово, Онор, и я избавлю Волка от продолжения.
Он потянулся за пистолетом. Но Онор отрицательно покачала головой.
— Нет, не нужно.
— Почему? Онор!
— Я не могу. Это унизит его достоинство.
— О Боже! — рассердился Фурье. — Онор! Подумайте. Еще добрые сутки этого ада — кто выдержит такое?
— Он считает, что так нужно, — проговорила Онор тихо. Ее губы едва шевелились.
— Но вы же цивилизованная женщина, Онор. Вы хотите, чтоб краснокожие замучили его до смерти? Посмотрите же, он весь побелел, а еще и двух часов не прошло. Онор! Вы слышите меня?
Она слабо качнула головой.
— Он должен жить. Я не стану вмешиваться в судьбу.
— Вы жестоки, Онор-Мари.
— Я стала такой, как мой Волк. Я не могу так унизить его.
— Ему уже будет все равно.
— Не знаю.
Фурье показалось, что она сходит с ума, и он встряхнул ее.
— Ну же, Онор, придите в себя.
— Не надо.
Фурье задело, что Онор не приводит единственный довод, который он хотел от нее услышать: что, если он убьет Волка, то, возможно, сам окажется на его месте. Это сейчас он — посол мира и в относительной безопасности. А тогда… Фурье передернуло. Но он продолжал настаивать.
— Онор, посмотрите на человека, которого вы называли своим мужем.
Индейцы по очереди пускали стрелы, подожженные с одного конца, и они вонзались в дуб, к которому привязали пленника. Так они испытывали силу его духа. Кто-то был столь неловок, что ранил его в плечо. Стрела последний раз вспыхнула у самого его лица. Но ни один мускул не дрогнул, не пошевелились губы, ни один стон не слетел с уст Волка. Фурье достал пистолет и держал его под камзолом. Онор первая заметила его движение и, вскрикнув, вцепилась ему в руку.
Читать дальше