А. Айнгорн - Огненная лилия

Думай теперь о себе. Если тебе некуда идти, я возьму тебя с собой, будешь жить с моим народом. Хочешь, я возьму тебя в жены, будешь жить с нами, и я никогда не прикоснусь к тебе, если ты так пожелаешь. Он был моим другом, великий воин, великий человек, я сделаю для тебя, его жены, все. Я знаю, он считал тебя своей женой.

— Он был твоим другом… — мольба в ее голосе заставила его вздрогнуть.

Он мучительно сжал кулаки.

— Да, и я знаю свой долг перед ним. Но я знаю также свой долг перед ней, — он указал на Важенку. — И я знаю, что бы он теперь просил меня сделать для него. Он просил бы вывести тебя отсюда живой.

Она кивнула.

— Ты прав, Зоркий Орел. Но есть кое-что… что-то, что я не могу принять. Есть мой долг перед Волком. Мне некуда идти, да, и я не хочу быть приживалкой в твоем доме. Я разыщу его.

— Постой, Тигровая Лилия! Куда ты пойдешь? К алгонкинам? Зачем? — выкрикнул он, пытаясь удержать ее. Она мягко высвободилась.

— Не останавливай меня, Зоркий Орел. Я должна быть там. Кто знает, возможно, я смогу что-нибудь сделать.

Он понял, что ее бесполезно переубеждать. Он поднялся на ноги с Важенкой на руках.

— Тигровая Лилия, пусть твой путь приведет тебя к миру.

— Прощай, Орел. И спаси Важенку.

— Спасу. Обещаю. Прощай.

Они разошлись. Индеец исчез в лесу, а Онор вернулась на дорогу. Ей нетрудно будет следовать за алгонкинами, их путь был выжжен огнем и залит кровью. Она знала, что не в их обычаях уводить пленника далеко, они расправятся с ним здесь же, неподалеку, при молчаливом согласии властей.

Она шла по пыльной дороге, держа спину прямо, высоко подняв голову, с безнадежной усмешкой гладиатора, кривившей ее губы, — шла, пока рядом с ней не раздался топот лошадиных копыт.

— Онор!

Фурье соскочил с лошади и порывисто обнял ее.

— Онор! Совсем одна! Господи!

Она словно пробудилась от долгого сна, с трудом стряхивая с себя оцепенение.

— Фурье? Куда вы едете?

— Я ищу лагерь алгонкинов. Разведчик донес, что они разбили гуронов и захватили пленных. Губернатор хочет… наладить с ними отношения. Я должен выкурить с ними трубку мира, — он усмехнулся. — Чего не сделаешь ради Франции.

— Я поеду с вами.

— Конечно! Со мной вы будете в безопасности. Их вождь знает меня, знает, что я несу лишь мирную миссию. А парламентариев не трогают даже дикари.

Он пристально глядел ей в лицо, размышляя, что могло привести ее на эту безлюдную дорогу.

— Почему вы одна, Онор? — наконец, прямо спросил он.

— Волк у них. В плену.

Он помолчал и, так и не придумав ничего лучшего, предложил ей место позади него на лошади. Пока они скакали вместе, погруженные в свои мысли, он жалел, что согласился взять ее с собой, но было поздно. Легкий дымок, вьющийся над долиной, указал им правильный путь. Вскоре выставленные алгонкинами часовые преградили им путь. Фурье предъявил им длинный пояс, вышитый загадочными узорами, и ему позволили подойти к вождю, хотя глаз с него не спускали. Онор не стала слушать их разговор. Она попыталась отойти в сторону, чтобы поискать пленника, но индейцы не пустили ее. Ей пришлось остаться около Фурье, который витиевато объяснял вождю, что мир для губернатора важен достаточно, чтобы пойти на многие уступки, и просил не прислушиваться к англичанам, которые дарят индейцам ружья, чтобы натравить на французов. Вождь важно кивал. Они действительно выкурили по трубке, но, наконец, церемония окончилась, и вождь жестом пригласил Фурье и его спутницу следовать за ним. Они спустились с пригорка, где расположились индейцы. Там, в долине, развели костер, а пленника привязали к столбу, врытому в землю. Это был Свирепый Волк. Онор оглянулась на Фурье.

— Вы ничего не сделаете?

— Онор, дорогая. Что? Мы, белые цивилизованные люди, не можем изменить обычаи дикарей. Нам остается лишь контролировать то, что не в состоянии пресечь силой.

— Контролировать?!

— Вождь пригласил меня остаться, Онор. Он очень горд собой и своими людьми. Его оскорбит, если я уеду.

— Понимаю, — проговорила Онор. — Оставайтесь, раз надо.

Сама она была уверена, что не выдержит этого.

На мгновение она очутилась около Волка.

— Ты же не уйдешь, — проговорил он. Было это утверждение или просьба, Онор не знала.

— Волк! Ради всего святого…

— Лилия, ты будешь здесь.

— Если бы ты просил меня остаться, потому что тебе от этого станет легче, и тогда бы я осталась, да. Но ты просто следуешь своим упрямым догмам, и я ничем не могу тебе помочь.