Елена Арсеньева: Тысяча и одна ночь (Княжна Тараканова)

Поскольку Шахерезада еще не имела ни малейшего представления о том, на какую роль ее намерены пробовать польские паны, она решила устроить свою судьбу с помощью выгодного брака и дала согласие стать женой Рошфора — предварительно сделавшись его любовницей. Рошфору, впрочем, необходимо было получить согласие своего сеньора, князя Лимбурга. Он повез невесту во Франкфурт… между прочим, как раз вовремя, чтобы убрать ее из-под носа разъяренных кредиторов, которые уже утомились ждать персидского золота и жаждали засадить принцессу в долговую тюрьму. Им, впрочем, достался только замешкавшийся Эмбс, он же бывший Ван Туре, — остальная компания с принцессой во главе успела передислоцироваться во Франкфурт. Правда, и сюда протянули свои руки сердитые парижские заимодавцы, однако перед ними выросла неодолимая стена, которая вынудила их попридержать свои притязания.

Имя сей стены было Филипп-Фердинанд, владетельный граф Лимбургский, Стирумский, Оберштейнский и прочая, князь Священной Римской империи, претендент на герцогство Шлезвиг-Гольштейнское. Это был холостяк сорока двух лет от роду, убежденный женоненавистник. Но воистину — от ненависти до любви один шаг! И очень скоро во Франкфурте едва не повторилась берлинская история… Правда, до дуэли дело не дошло: граф Рошфор, поняв, что сеньор нагло отбивает у него невесту, начал было ревновать, но в результате попал в тюрьму как государственный преступник, а князь Филипп увез прекрасную Шахерезаду во Франконию. Там, в замке Нейсес, она стала любовницей Лимбурга — и получила свободный доступ к его состоянию.

Так роскошно принцесса Владимирская еще никогда не жила! Неудивительно, что она снова поддалась своей страсти менять имена и называлась теперь попеременно то султаншей Алиной-Эмете, то Элеонорой, принцессой Азовской. Когда ее считали дочерью турецкого султана, она не спорила.

Да ведь и верно — она вела жизнь истинной султанши. У нее был свой двор, где она ощущала себя полновластной хозяйкой. Чтобы пощадить чувства князя Лимбурга, она постепенно выдворила из Нейсеса фон Шенка и де Марина, ну а бедняга Эмбс так и сгинул где-то в недрах парижской долговой тюрьмы.

Князь Лимбург настолько крепко попался на крючок, что уже готовился к свадьбе и намеревался по этому случаю сделать своей султанше поистине царский подарок: передать ей во владение графство Оберштейн. Однако один из его друзей, фон Горнштейн, видимо, бывший слепым и глухим импотентом, поскольку не пал тотчас к ногам этой всеобщей обворожительницы, умолил князя поискать хотя бы какие-то подтверждения происхождения невесты.

Шахерезада восприняла вопросы как личное оскорбление, пригрозила немедля уехать в Персию, к дяде шаху, а впрочем, представила заинтересованным слушателям новую версию своего происхождения:

— Через несколько недель вы прочтете в газетах, что я — единственная наследница дома Владимирского и в настоящее время без затруднений могу вступить во владение наследством после покойного отца моего. Владения его были подвергнуты секвестру [4]в 1749 году и, пробыв под ним двадцать лет, освобождены в 1769 году. Я родилась за четыре года до этого секвестра; в это печальное время умер и отец мой. Четырехлетним ребенком взял меня на свое попечение дядя мой, живущий в Персии, откуда я воротилась в Европу 16 ноября 1768 года.

Кроме этой душещипательной байки, Шахерезада предъявила черновик (!) своего письма к русскому вице-канцлеру, заведовавшему тогда иностранными делами, князю Александру Михайловичу Голицыну. В этом письме Шахерезада называла его своим опекуном и уведомляла, что по гроб жизни влюблена в князя Лимбурга и намерена вступить с ним в брак. Также она сокрушалась, что тай-« на, покрывающая доселе ее происхождение, подает повод ко многим про нее неблагоприятным рассказам, а сделанные ею незначительные долги злопыхатели преувеличили, чтобы иметь возможность поскорей воспользоваться ее наследственными сокровищами. В заключение Шахерезада уверяла князя Голицына в неизменности своих чувств, благодарности и привязанности к императрице Екатерине II, а также в постоянном своем беспокойстве о благе России.

При письме был приложен проект о сосредоточении всей азиатской торговли на Кавказе. Шахерезада писала в заключение Голицыну, что она готова сама приехать в Петербург для разъяснения этого проекта, если бы в нем состояла надобность.

Поистине, у этой женщины был государственный ум, и она вполне заслуживала звания принцессы, которое вскорости было на нее возложено!