Елена Арсеньева: Тысяча и одна ночь (Княжна Тараканова)

— Я, — рассказывала далее Шахерезада, не сводя с Голицына чуть косящего, но предельно искреннего взора, — вскрыла этот конверт и нашла в нем письмо от имени какой-то Елизаветы Всероссийской и проект воззвания к экипажу русского флота, находящегося под его командой. Поскольку я никогда ничего подобного не видела, то из чистого любопытства сняла копии с этих бумаг, а потом вновь запечатала конверт и отправила в Ливорно.

Затем я уехала в Рим в сопровождении двух дворян из свиты Радзивилла, Доманского и Чарномского. Но в Риме мне делать было нечего, я решила вернуться в Оберштейн, однако Иван Христенек привез мне приглашение в Пизу от графа Орлова. Я решила там побывать. Когда я там появилась под именем графини Селинской, Орлов немедля явился ко мне и предложил свои услуги, а также пригласил в Ливорно. Там меня пригласили на адмиральский корабль посмотреть маневры, но арестовали.

Голицын только головой покачал. Эта особа была одной из величайших актерок своего времени. Это сразу видно. Она талантливо строила из себя полную дурочку, однако императрице надобно было знать имена тех, кто участвовал вместе с ней в заговоре с целью возведения ее на престол!

— Вы должны сказать, по чьему научению выдавали себя за дочь императрицы Елизаветы Петровны.

Пленница вскинула брови с выражением величайшего недоумения:

— Я никогда не была намерена выдавать себя за дочь императрицы. Мне рассказывал об этом князь Гали в раннем моем детстве, однако я сама никогда этого не утверждала. Я говорила своим друзьям: «Да принимайте меня за кого вы хотите: пусть я буду дочерью турецкого султана, или персидского шаха, или русской императрицы, я и сама ничего не знаю о своем рождении».

Допросы продолжались. Голицын уговаривал пленницу раскаяться и поведать всю правду. Она твердила свое и передала фельдмаршалу письмо к Екатерине. Шахерезада умоляла императрицу смягчиться и назначить ей аудиенцию, где она лично разъяснит ее величеству все недоразумения и сообщит очень важные для России сведения. Письмо было по-французски и подписано одним словом: Елизавета.

Императрица пришла в негодование. Она решила, что пленница, подписываясь одним именем, как положено владетельной особе, пытается доказать царственность своего происхождения.

— Эта наглая лгунья продолжает играть свою комедию! — воскликнула Екатерина.

Ну что ж, она была совершенно права. Комедия продолжалась, причем случайные зрители, которые на нее попадали, оставались в полном впечатлении правдоподобия действа.

Так, однажды вместо Голицына в Алексеевский равелин явился секретарь следственной комиссии Ушаков. Он объявил заключенной, что пора прекратить упорствовать во лжи, не то к ней могут быть употреблены крайние меры. Вернувшись к Голицыну, Ушаков с пеной у рта принялся уверять, что пленнице, несомненно, нечего больше сказать, что в ее показаниях одна только чистая правда…

Итак, обольстительная сила личности и пре лести Шахерезады продолжала действовать!

Голицыну ничего не оставалось, как ужесточить режим.

— Отберите у арестантки все, кроме постели и самого необходимого платья, — приказан он смотрителю Алексеевского равелина. — Пищи давать ей столько, сколько нужно для поддержания жизни. Пища должна быть обыкновенная арестантская. Служителей ее не допускать к ней. Офицер и двое солдат должны день и ночь находиться в ее комнате.

Шахерезада рыдала два дня и две ночи, потом обратилась к Голицыну с письмом, в котором, как она уверяла, она наконец-то рассказала всю правду о себе.

Вот это письмо:

«Я черкешенка и принадлежу к одному из древнейших и знаменитейших родов горских князей — роду Гамета. Я родилась в горах Кавказа, а воспитывалась в Персии. По достижении совершеннолетия оставила я страну моего воспитания, чтобы при помощи русского правительства приобрести полосу земли на Тереке. Здесь я намерена была посеять первые семена цивилизации посредством приглашенных мною к поселению французских и немецких колонистов. Я намеревалась образовать таким образом небольшое государство, которое, находясь под верховным владычеством русских государей, служило бы связью России с Востоком и оплотом Русского государства противу диких горцев. Посредством графа Орлова я надеялась получить согласие императрицы, для чего и вошла с ним в сношения… Он меня ввергнул в погибель. Я не сделала ему никакого зла и от всего сердца прощаю ему. Ножное честолюбие никогда меня не увлекало: мне равно хорошо известны и большой свет, и простонародье, стало быть, нечего мне было гоняться за призраками».