Ее голос сник. Трудно объяснить постороннему человеку. В пересказе все выглядит так мелко, так банально. По прошествии стольких лет все свелось к заурядной перебранке из-за ревности. Имя другой женщины все опошлило, заслонило истинные мотивы. Может быть, по его вине. Может, ничего другого и быть не могло. Настоящие причины лежали гораздо глубже и были так же фундаментальны, как те, что разделяли Брука и его отца.
– Вскоре после этого мы расстались.
– Вы его все еще любите?
– Не знаю. В настоящий момент я чувствую себя излечившейся. Мне даже противно. Я как будто проснулась после кошмарного сна, полная свежих сил. Но, возможно, через два-три дня – или сегодня вечером – все начнется сначала. Пять лет я жила одной-единственной мечтой… И вдруг все ушло.
– Где же вы были так долго?
– Бродила по городу. Заблудилась. Мне было все равно.
– Глупышка. Совсем как Брук, – Прайди положил нож и вилку и глубоко вздохнул. Обвел взглядом стол. – Миссис Каудрей вечно жадничает, когда речь идет об ужине. Мне не хватает сытных ужинов у нас дома.
Корделия спрятала лицо в ладонях.
– Прайди, что мне делать?
– Что вам делать? Но это же очевидно!
– Как? – после короткой паузы спросила она. – И что же?
– О нет, не мое дело давать советы. Вы все равно им не последуете. Так всегда бывает – пустое сотрясение воздуха.
– Но что можно сделать?
Он поплелся, хромая, в свою спальню и вернулся со знакомым бумажным кульком.
– Угощайтесь.
Корделия машинально пошарила в кульке.
– Спасибо.
Это было мудро придумано. Вряд ли у человека разобьется сердце, пока он сосет леденец. Прайди сказал:
– Мистер Гладстон пристрастился к чаю. Иногда по утрам выдувает целое блюдце. Хорошо бы вы остались до субботы: вечером придет Уилберфорс.
– Я не могу здесь вечно оставаться.
– Сколько вам лет?
– Двадцать шесть.
– Идеальный возраст.
– Для чего?
– Послушайте, – сказал он. – Вам нужен мой совет или нет?
– Ну конечно же, Прайди. Я как будто заблудилась и уже не надеюсь когда-либо отыскать дорогу.
– Прекрасно. Вам двадцать шесть лет, и вы приехали в Лондон соединиться с любовником, так?
– Правильно.
– Вы пришли ко мне. Я всего лишь невежественный старикан и сужу о подобных вещах как невежда – с точки зрения здравого смысла. Но я не сказал вам: Корделия, вы совершаете глупость, бросаясь на этого человека. Не правда ли?
Она покачала головой.
– Я не сказал: смотрите, что вы делаете! Стоило избавиться от одного неудачного брака, чтобы тотчас очертя голову кинуться в другой! Почему я этого не сказал? Потому что знал: вы не примете мой совет. Кроме того – не мне устраивать вашу жизнь. Люди должны сами за себя решать. Вот в чем вина Фредерика: он пытался вмешиваться в чужую жизнь. Когда меня подмывает вмешаться, я говорю себе: Бог не вмешивается. А я что – умнее Бога? Возьмите еще конфетку.
– Нет, спасибо.
– Но вы просите моего совета, и я даю вам его. Возвращайтесь в Гроув-Холл.
Она изумленно уставилась на него.
– Нет, это невозможно.
– Пока еще нет ничего невозможного. Заберите с собой сына. Ваше место – там. Не такое уж плохое место. Вам не следовало покидать его.
– Нет, – через силу выдавила Корделия. – Я не смогу. Я туда не вернусь.
Прайди, хромая, подошел к огню. Он опять возбужденно что-то жевал.
– Вам двадцать шесть. Но вы гораздо старше – в душе. Вы знаете цену деньгам. Не правда ли?
– О да. Я отдаю себе отчет, от чего отказываюсь.
– От ста тысяч фунтов. Если округлить, то примерно так и получится. Дом, фабрики и Бог знает что еще. Опять же, мои деньги и деньги Тиш – хотя мы не можем ими пользоваться. И деньги Фредерика. Все это перейдет к вам. Вы – богатая наследница, даже несмотря на то, что жизнь дорожает.
Корделия сказала:
– Я все это знаю, но не вернусь, чтобы жить под каблуком у мистера Фергюсона. Брук всю жизнь прожил узником.
– Чушь-чепуха! Вы никогда не были под каблуком у Фредерика. Брук – может быть, и мы с Тиш, и слуга. Только не вы.
– Уверяю вас…
– Вы ошибаетесь. Разве вам неизвестно, что он на вас не надышится? Особенно после того, как вы подарили ему внука? Вы умеете находить общий язык. У вас одинаковый склад ума – хотя вы по-разному им пользуетесь. Вы когда-нибудь думали об этом?
– Не представляю, о чем вы говорите.
– А почему, как вы думаете, он уступал вам во всем, что касалось воспитания Яна?
– Он не уступал.
– Уступал – в самых важных вопросах. Вспомните коляску. Холодные ванны. Позволение не есть за общим столом, за исключением воскресенья.
Читать дальше