Анна Годберзен: Блеск

— Поговаривают, что скоро войска отправят домой, — сказал полковник Коппер, наклоняясь к бочонку, чтобы освежить свой напиток из рома, сахара и листьев мяты. Бочонок стоял на отполированной светлой палубе парусника, который Генри Шунмейкер вел через Гаванский залив. На Генри была белая наполовину расстегнутая полотняная рубашка и светлые армейские брюки. На коже выступили бисеринки пота. Легкая щетина покрывала его аристократический подбородок, а темные волосы были напомажены и разделены на пробор. Когда Генри только вступил в армию, он старался всегда держать лицо гладко выбритым, но сейчас в этом не было смысла. — Домой, а потом на Филиппины — туда, где они по-настоящему нужны.

Хотя слово «домой» и привлекло внимание юноши, взгляд его чёрных глаз скользнул от массивных туч над серо-голубой водой, где под полуденным ветерком дрейфовали разнообразные суда, к корме парусника — там несколько военных намного старше Генри по званию шептались с красивыми местными девушками, а те едва скрывали скуку. Над головой развевались паруса цвета слоновой кости; погода ещё не начала портиться, хотя солнце светило не так ярко как раньше, а значит, не сегодня-завтра должен начаться шторм. Парусник, конфискованный у беглого офицера испанского флота, был в таком же хорошем состоянии, как и суда, принадлежащие семье Шунмейкеров, и хотя у штурвала Генри чувствовал себя удобно, сегодня ему не удавалось насладиться прогулкой под парусом. Он всегда любил такое времяпрепровождение, но Нью-Йорк и человек, которым он был там, сейчас казались ему чужими.

— Значит, нас отправят на Филиппины? — спросил он, держа одной рукой штурвал из полированного дуба, а другой сжимая свой стакан. Его старый друг Тедди Каттинг сейчас находился на Тихом океане. Они записались в армию одновременно, но их воинская служба разительно отличалась. Когда-то Генри представлял себе, что умрет именно на Филиппинах, а если не умрет, то познает настоящую опасность и поймет, что значит быть мужчиной.

Полковник поднял глаза, и его висячие усы приподнялись, когда он изогнул губы в улыбке.

— Какие-то солдаты поедут. Но ты не волнуйся, мой мальчик — тебя среди них не будет. — Когда полковник откинулся на устилавшие палубу подушки, в пристегнутой к его ремню кожаной фляге раздался плеск. Она, как и весь облик Коппера, наводила на размышления о небрежно-дорогой спортивной мужественности. Когда-то Генри обвинил Тедди в излишней серьезности, но теперь всей душой желал оказаться рядом с ним, лишь бы не в этой дурацкой компании, в которой пребывал сейчас. — Ты слишком важен для меня здесь.

Полковник и не думал издеваться, но Генри расслышал в его словах насмешку. Чрезвычайная важность юноши заключалась в его умении водить небольшие парусные яхты в заливе, участвуя в регатах, которыми Коппер полюбил развлекать себя в начавшееся после июньских выборов мирное время.

Генри знал, что смешно досадовать на уверенность полковника, но сложно было воспринимать этого человека и жизнь под его руководством не насмешкой. Генри поднес стакан к губам и сделал глоток, а после перевел взгляд на небольшую бухту, куда корабли заходили на стоянку. На противоположной от черепичных крыш и узких улочек старого города стороне залива на холме возвышался навевающий ужас и мысли о войне замок Морро.

— Нет, я не позволю тебе сейчас покинуть Гавану. Не сейчас, когда через несколько дней предстоит регата с подполковником Харви! — хихикнул полковник Коппер.

Подполковник Харви был с ним солидарен. Генри бросил на них взгляд, заметив лишь красные прожилки на их крупных носах, и отвернулся. Говорят, между Кубой и Флоридой всего девяносто миль, и порой Генри мечтал преодолеть это расстояние. Он уже был во Флориде однажды, ещё как штатский, прошлой зимой. Тогда он чудовищно ошибся и поддался желаниям своей двуличной жены, но до сих пор вспоминал о теплых днях, предшествовавших его ошибке, тех днях, когда ещё мог надеяться на истинное чувство.