Наталья Павлищева: «Врата блаженства»

Но валиде не жестокая, она сделала вид, что не догадывается, что Хуррем сцеживает молоко и Мехмеда кормят им. Однако долго такое продолжаться не могло, ребенку нужно нормальное кормление, а не слабое его подобие. Зейнаб уже решила идти к Хафсе и требовать, чтобы та перестала мучить внука и позволила Хуррем кормить самой, понимала, что после того валиде выставит ее из гарема, потому и оттягивала такой разговор. Но тут пришло известие, что султан возвращается.

Сулейман вернулся в Стамбул почти тайно, оставив войско позади. Переправился во дворец со стороны запасного входа, ближе к гарему. Отмахивался от любых уговоров Ибрагима показаться народу. Душа не лежала красоваться перед ревущей толпой, когда в семье горе.

Да и не в одной султанской семье, чума всегда выкашивала много народа. И Европа, и Азия страдали одинаково, считая болезнь карой Божьей. В Европе после очередной эпидемии тоже почти пустовали города.

Приехав, долго сидел, не допуская к себе никого. Да, любимым сыном у султана был Мустафа, а не умершие Махмуд и Мурад, но все равно это сыновья, к тому же Махмуд старший. Болезнь забрала сыновей взамен успехов на поле боя, тяжелая жертва…

В гареме знали, что Повелитель во дворце, все ждали его появления или вызова к себе.

В напряжении сидела Хафса, она словно замерла, привычно прислушиваясь к тишине гарема. Что скажет Сулейман, укорит ли за то, что не сберегла сыновей? Кто знает, в чем нажаловалась ему эта Хуррем, ведь как только взяла к себе переписчицу, так гонцы устали мотаться к султану и обратно с ее посланиями.

Укоров из-за смерти сыновей Хафса не боялась, к смерти все привыкли, ее воспринимали как неизбежное зло. Так привыкают к гибели на поле боя, прекрасно зная, что ни одна битва, ни один штурм не обойдется без жертв. Так и чума, она всегда собирала страшный урожай, плохо, что на этот раз ее страшной жатвой стали принцы, но в этом нет вины валиде. И все же Хафса была напряжена.

Она прекрасно понимала почему – из-за Хуррем и ее Мехмеда, но даже самой себе не желала в этом признаваться.

Словно тигр в клетке металась Махидевран, служанки тихонько стояли у двери, боясь поднять на госпожу глаза, но та словно никого не замечала. Так и было, Махидевран вернулась во дворец самовольно на положении баш-кадины и теперь просто боялась, что скажет Повелитель. Одно дело надменно смотреть на служанок и даже усмехаться в лицо валиде, но совсем другое смело глянуть в глаза султану.

Вдруг женщина поняла, что нужно сделать:

– Эй, немедленно приведите ко мне Мустафу!

Да, рядом с сыном, тем более единственным, Повелитель не сможет прогнать ее обратно.

Махидевран не желала принимать в расчет маленького Мехмеда, щенок, рожденный этой тощей нахалкой, едва жив, долго не протянет. Мустафа главный шехзаде, он наследник и должен быть единственным наследником! Инш Аллах! Бог желает этого!

Мустафу привели, мальчик тревожно смотрел на мать:

– Мама, папа приехал?

– Да, он скорбит по твоим умершим братьям. Скоро позовет и нас с тобой.

– А Мехмедик все плачет?

Махидевран с недоумением смотрела на сына. Мустафа добрый, но всему же есть предел. Интересоваться здоровьем щенка Хуррем?.. Это слишком даже для доброго Мустафы. Сама она интересовалась, но сквозь притворное сочувствие сквозила такая радость по поводу бесконечного плача Мехмеда, что все торопились спрятать глаза.

Повелитель не звал…

Хафса не выдержала первой… На правах матери, скорбящей по потерям своего сына, она отправилась к султану сама.

– Валиде… – Сулейман склонился к ее рукам, целуя. Хафса обрадованно прижалась губами к его макушке. Сын есть сын, а мать – это мать, и никакие наложницы не заменят им друг друга. – Я рад, что вы пришли, уже хотел приказать кизляр-аге, чтобы просил вас об этом.

– Я боялась нарушить ваше скорбное одиночество, Повелитель.

– Инш Аллах! Такова воля Аллаха, что можно поделать?

– Вы вернулись домой здоровым, это главное. Эвел Аллах!

– Да, жизнь продолжается. Как Мустафа?

– Ваш сын здоров и весел, он плакал из-за смерти братьев, но уже пережил это.

Хафса напряженно ждала вопроса о Махидевран, она не сомневалась, что кизляр-ага уже доложил Повелителю о ее возвращении, но Сулейман не спрашивал. Как не интересовался и родившимся у Хуррем сыном.

Что это значило? Хафса прекрасно знала, что после появления в гареме султан не виделся ни с кем из женщин. Почему он не интересуется Хуррем, неужели фирман о ее названии Хасеки был просто душевным порывом? Где-то в глубине души шевельнулась даже жалость к зеленоглазой глупышке, счастье которой оказалось столь коротким. Ее сын долго не протянет, Мехмед слабеет с каждым днем, если Повелитель не интересуется самой мамашей, то никакие названия вроде Хасеки не спасут роксоланку от участи жить в Старом дворце.