Сильвия Торп - Своенравная красавица

Наступило Рождество, и, согласно обычаю, гостеприимные двери Конингтона распахнулись для всех — как для господ, так и для простого люда. Черити любила рождественские дни в Конингтоне, музыку и танцы, актеров, что разыгрывали рождественские мистерии, праздничные блюда и общую атмосферу всевозможных развлечений и взаимной любви, которая, казалось, вовлекала всех и каждого в водоворот радости и веселья. Время по-прежнему стояло тревожное, всю страну терзала рознь настолько уже серьезная, что ее невозможно было смягчить одними словами; но в Конингтоне все — от самого сэра Даррелла до последней служанки — словно бы решили, что на двенадцать дней Рождества любые заботы и тревоги следует отложить.

Джонас не поехал со своей семьей в поместье. Он носил теперь одежду скромных цветов и простое белье, следуя моде, привнесенной дядюшками, а когда всю семью пригласили, как обычно, на рождественские праздники в Конингтон, отказался наотрез. Вместо этого он оседлал лошадь и ускакал в Плимут, чтобы провести время, как он сказал, подобающим образом, а не в греховном веселье.

Да, Джонас изменился, думала Черити, стоя возле окна Длинной галереи и наблюдая забавную сценку, что разворачивалась перед ней. Ей было жаль девушку из северной части графства, которую прочил в жены своему сыну мистер Шенфилд. Деловые переговоры начались летом, и до сих пор что-то не видно было признаков успешного завершения. Будущее Бет устроилось гораздо легче. Помолвка уже состоялась, весной планировалась свадьба. Маут-Хаус ожидали неминуемые перемены.

— О чем задумалась, малышка? — Даррелл подошел бесшумно и теперь стоял рядом, опершись рукой о стену и лукаво глядя на Черити. — Я не привык видеть тебя такой серьезной.

— Я думала о Джонасе, — ответила Черити, — и о том, что не завидую той юной леди, на ком он собирается жениться. Остается надеяться, что она не лишена силы духа, это ей точно понадобится!

— Да, на ее месте ты заставила бы его плясать под свою дудку, ведь так? — Даррелл говорил шутливо и с нежностью смотрел ей в лицо. Он был рад, что вопрос о ее переезде в поместье уже улажен, так как Джонас Шенфилд в своем новом пуританском обличье опротивел ему больше прежнего. Джонас стал теперь уже достаточно взрослым, и его слово имело определенный вес в семейных делах. Так что на отца могло повлиять мнение сына, разумеется неблагоприятное для Черити и Конингтонов.

— А, да ладно! — Черити следовала ходу собственных мыслей. — Может, все это кончится ничем. Как я слышала, отец леди не слишком-то горит желанием заключить этот союз.

— Вероятно, он станет сговорчивей, если Джонас будет меньше обращать внимания на поучения своей плимутской родни, — сухо заметил Даррелл. — Разве преданный королю дворянин, каким скорее всего является отец девушки, захочет выбрать в мужья для своей дочери остриженного, распевающего псалмы пуританина? Твоему дяде, Черити, нужен добрый совет — для начала обуздать этого глупца.

— А если дядя вовсе не считает это глупостью? — резонно возразила Черити. — Два достойных купца имеют толстые кошельки, а другого наследника нет. О, чума забери этого Джонаса и его дядюшку в придачу! Пойдем потанцуем!

Был холодный пасмурный день ближе к середине января. Резкий северо-восточный ветер обдувал землю под низко нависшими серыми, набухшими снегом тучами. В Маут-Хаус вся семья сгрудилась возле большого камина в просторном холле с дубовыми панелями и полом из каменных плиток. Этот зал считался парадным — неуютное помещение, отделенное от главного входа только массивными дверями резного дерева и с лестницей, ведущей наверх, в дальнем конце. В комнате свистели сквозняки, хотя все окна расположены были выше человеческого роста, а за каминной решеткой пылали яростным пламенем огромные поленья. Черити незаметно подоткнула юбки вокруг застывших лодыжек, подумав, что всем им было бы намного приятней в гостиной, где безраздельно властвовала ее тетка. Но Джонатан Шенфилд не любил перемен и предпочитал находиться, подобно своим предкам в более суровые времена, в самой большой и самой внушительной комнате дома.

Он сидел сейчас в просторном кресле с высокой спинкой, на маленьком столике были зажжены свечи, чтобы он мог читать вслух своей семье проповеди из книги, покоившейся у него на коленях. Миссис Шенфилд и три девочки усердно работали спицами, но Джонас сидел праздно, вытянув ноги к огню и наморщив лоб. Он казался угрюмым и злым, и мать то и дело бросала в его сторону озабоченные взгляды. Она боялась, что его мрачный вид вызван проповедью, которую читал отец, так как это было сочинение известного англиканского богослова, а Джонас теперь не делал секрета из своих пуританских верований. Это еще не привело к открытому разрыву с отцом, но между ними то и дело возникали перебранки, и сейчас она опасалась очередного взрыва.