Настасья Бакст: Запретное влечение

— Я верю, что ты искренен в своих речах, благородный Юлий Квинт, но…

— У тебя все же есть сомнения, благородный Септимус Секст? — Квинт сделал акцент на слове «благородный», и приподнял бровь, по лицу его, казалось, пробежала тень неудовольствия, граничащего с презрением.

— Честно говоря, я готов отказаться от земельного участка в южных провинциях, если ты, Юлий Квинт, согласишься составить приданое своей дочери только из тех сокровищ, что прибудут к тебе из Карфагена, — решительно заявил Септимус Секст.

— Ты предусмотрителен.

Не будучи в силах скрывать свое презрение дальше, Юлий Квинт поднялся со своего места, и сделал несколько шагов в сторону террасы. Конечно, Септимус Секст предпочитает карфагенское золото землям в провинции, потому что золото можно скорее обратить в дорогие колесницы и шелковые восточные ткани, на золото можно купить должность претора, золотом можно оплатить услуги изысканных греческих гетер. А что земля? Ее нужно обрабатывать, для нее нужно выделять рабов, нужно искать честного управляющего.

— Хорошо, ты получишь приданое Юлии карфагенскими сокровищами, — громко и твердо произнес Квинт, подняв вверх свою правую ладонь, — Клянусь Юпитером, а теперь оставь меня. Через час мне нужно быть в Сенате.

— Благодарю тебя, благородный Юлий Квинт, — Септимус Секст положил руку на грудь и почтительно склонился, но на губах его играла нехорошая усмешка. — Позволь предложить тебе мои носилки. Они широки и удобны, шелковый полог защитит тебя от палящего солнца, а мои рабы — самые быстроногие в Риме, они понесут тебя как северный ветер, восемь чернокожих и сильных бегунов, не останавливаясь ни на секунду, и без малейшей тряски доставят тебя к ступеням Сената.

В сладком и услужливом голосе Секста Квинту почудилась насмешка. Септимус знает, что сенатору больно слышать речи, из которых понятно, что Секст не любит его дочь так сильно, как хотелось бы Квинту.

— Прими ответную благодарность за предложение, но я не могу допустить, чтобы такой гость возвращался из моего дома пешком. Я отказываюсь.

— Что ж, другого ответа я и не ожидал.

Септимус церемонно попрощался с сенатором, и направился к выходу.

— Сенат… — пробормотал он себе под нос, спускаясь по широким ступеням к тому месту, где ждали его носилки. Секст подумал, что Квинт ведет себя очень странно. — Я бы дал тысячу сестерциев, чтобы узнать, почему он так торопится выдать дочь замуж, даже за того, кто ему неприятен.

— Знатная и очень злая женщина в пурпурных одеждах оставила для вас, хозяин, письмо, — старший раб, черный как ночь над Нилом, с поклоном протянул Сексту небольшой свиток. Септимус приложил его к носу. Сандал…

— Ну что ж, посмотрим, что ты пишешь мне, Клодия, — насмешливо сказал Секст, устраиваясь поудобнее на носилках. — Домой! — крикнул он рабам. Носилки мгновенно поднялись вверх. Черные носильщики двигались синхронно, и обладали огромной силой и выносливостью, благодаря чему их хозяин не ощущал ни малейшего неудобства.

В письме было следующее.

«Клянусь, что убью тебя! Я не побоялась воткнуть кинжал в грудь этой любопытной рабыни, не побоюсь умертвить и тебя! Знай, что отныне ты всегда в опасности. Может быть, я подошлю к тебе убийц, может быть, отравителей — каждый миг моя ненависть может поразить тебя! Но у тебя есть последний шанс. Сегодня, когда солнце скроется, я приду к тебе».

— Куасиба! — Секст обратился к старшему рабу. — Я передумал! Я решил посетить термы. Потом мы отправимся в гости к тому, кто меня пригласит, и останемся в доме этого человека на ночь. Вот тебе сестерций, чтобы вы могли купить себе воды и пищи.

— Так вы не намерены возвращаться сегодня домой, хозяин? — уточнил раб.

— Нет, Куасиба. Пока я буду в термах, пусть кто-нибудь из вас сбегает к моему отцу и сообщит, чтобы сегодня ночью в моих покоях выставили усиленную охрану. Женщину, которая придет ко мне, нужно будет выбросить вон. Я напишу записку для семьи.

— Слушаюсь, хозяин.

Куасиба — бывший гладиатор. Септимус выкупил его раненым и лечил, теперь же постоянно держал при себе. Раб выполнял обязанность секретаря, носильщика, охранника, и был даже привязан к своему хозяину. Жизнь в Риме, где были водопровод и канализация, много пищи и доступных женщин, нравилась Куасибе, поэтому отсутствие свободы его не тяготило. Жизнь гладиатора была опасна, но ведь и у себя на родине постоянно приходилось воевать. Когда же Секст выкупил раба, Куасиба решил, что даже если ему когда-нибудь вернут свободу — он останется с хозяином. Что делать с этой свободой? Быть крестьянином сингалезец не хотел, торговать не умел, наниматься в легионеры казалось опасным. Куасиба решил так — ему очень повезло, что он стал рабом Секста.