Ширли Басби: Вечные влюбленные

Посвящается дорогой, чудесной матери ушедшего Тома — Беатрисе Хафф, которая утешает и льстит мне, сочувствует и вдохновляет. Она — мой лучший друг.

И еще Эдвину и Нэнси Басби — моим любимым родственникам, разделяющим с нами любовь к ресторанам и изысканной еде. С ними мы частенько распиваем за обедом четыре бутылочки вина.

И конечно же, моему наипервейшему читателю, отличному судье, лучшему мужу в мире — Говарду.

— Ты видела это платье? Надевать такое на благотворительный базар леди Оукхерст! Скажу честно, я была потрясена, когда в первый раз увидела его, — такое глубокое декольте! Я просто не знала, куда глаза деть. А цвет — ярко-рыжий, почти апельсиновый! Никогда не видела ничего подобного. В ее возрасте — а ведь она по крайней мере на пять лет старше меня, а я уже отнюдь не юная девушка — пора бы понимать такие вещи. — Лицо Эстер Маидевилл пылало от возмущения. Она с трудом перевела дух, а затем продолжила свои жаркие речи:

— Со смерти ее брата Рэндала не прошло и года, а Атина уже выставляет себя напоказ в наряде, который я бы постеснялась надеть!

Такие выводы сделали бы честь особе раза в два старше, однако замечания Эстер утратили значительную часть нравоучительного воздействия, поскольку были проникнуты столь откровенной завистью, что ее племянница Тесc едва не расхохоталась. Тесc озадаченно взирала на леди Атину, старшую сестру графа Шербурна, надевшую «цветастое» платье до истечения годичного траура, но нашла, что оно не так уж плохо: вырез довольно рискованный — что правда, то правда, но оттенок гораздо больше напоминал роскошь античного золота, нежели апельсин!

Устремив на свою хорошенькую тетку, которая всегда считалась самым терпимым созданием на свете, изумленный и полный любви взор, Тесc пробормотала:

— Но разве мы сами не прекращаем носить траур? Ты ведь не забыла, — у Тесc вдруг перехватило дыхание, — что Сидни умер одиннадцать дней спустя после смерти лорда Шербурна.

Негодование по поводу аморального туалета Атины Талмидж уступило место печали; обе промокнули уголки глаз платочками.

— Проклятые Талмиджи! — горячо произнесла Эстер. — Нет никакого прощения этой подлой, коварной дуэли! Они сделали это назло! Рэндал знал, что Сидни совсем не владеет шпагой… — На губах Эстер появилась скупая печальная улыбка. — Вероятно, — хрипло добавила она, — знаменитого Шербурна больше всего потрясло то, что мой брат оказался не таким новичком в фехтовании, как предполагал граф. — Она прерывисто вздохнула и выпалила:

— Я рада, что Сидни сумел первым убить его. И пусть считают меня жестокой!

На несколько секунд в карете с мягкими рессорами, которая плавно катилась по дороге в поместье Мандевиллов, где обитали две леди, воцарилась тишина. Обычно это было приятное, хотя, быть может, немного утомительное путешествие от маленького городка Хита, что на побережье Кента, в изысканное гостеприимное поместье, расположенное примерно в двадцати милях в глубь острова. В другое время обе родственницы наверняка насладились бы прелестью октябрьского дня — небо было ослепительно голубым, и лишь на горизонте виднелось несколько облачков, солнце все еще грело, листья на дубах и березах были едва тронуты золотом — через месяц они станут совсем золотыми. Но ни одна из дам не обращала внимания на окрестности, мимо которых они медленно проезжали: обе вспоминали ужасную трагедию, которая около десяти месяцев назад до основания разрушила их тихую, спокойную жизнь.

Впившись невидящим взглядом в окно кареты. Тесc почувствовала, как глаза ее наполняют слезы. Она глубоко вздохнула, чтобы успокоиться и не заплакать. О, как же это было трудно сделать! Она обожала своего дядю. Сидни, пятый барон Мандевилл, был благородным, лучезарным человеком, красивым, веселым, обворожительным. У него всегда находились улыбка и доброе слово почти для каждого, и, несмотря на то что он был заядлым игроком и едва не довел семью до разорения, глубокая привязанность к нему Тесc не стала от этого меньше.

Мать Тесc умерла несколько недель спустя после рождения дочери, это случилось почти двадцать один год назад, а отец простился с жизнью из-за несчастного случая на охоте, когда девочке было четыре года. Поэтому она почти не помнила своих родителей и довольно долго не осознавала трагедию, постигшую ее в столь юном возрасте, возможно, потому, что сестра ее отца Эстер и его брат Сидни окружили девочку горячей безграничной любовью. Тесc не считала родных своего покойного отца родителями. Сидни всего на двенадцать лет был старше ее, а Эстер — на семнадцать, хотя никто из видевших милое смеющееся лицо ее тетушки никогда не подумал бы, что Эстер Мандевилл — почтенная матрона!