Ева Наду - И пусть их будет много

Впереди окаймляли пригорок крытые соломой дома крестьян. Они сползали с него и упирались в глухую, темную стену леса. Чуть справа, за кустарником, блестела река. Между замком и рекой расстилались луга. Клементине захотелось вдруг разуться, пробежаться по разнотравью, спуститься к самой воде, окунуться в ее прохладу. Но она удержалась. Она понимала: Филипп рассердился бы на нее за такую ребячливость.

Сегодня он казался довольным. Или, по крайней мере, спокойным. Она боялась спугнуть его настроение.

Он проехал по периметру крепости, осмотрел внимательно стены. Потом спешился, помог спешиться ей. Заглянул в ров, отметил вслух, что вот тут и там надо восстановить кладку. Потом взялся рассказывать Клементине историю замка. Она слушала с интересом. И думала: когда он таков — он прекрасен.

— Филипп, раз вы здесь практически не бываете, зачем вы продолжаете держать весь этот штат прислуги? — спросила она осторожно, когда, закончив обедать, они остались одни.

— Эти люди растили меня, когда я был ребенком, они служили моим родителям. Куда им идти теперь, когда они стары? — пожал он плечами.

Вечерело.

Они сидели в нижнем зале. Несмотря на теплую погоду за стенами замка, внутри было довольно прохладно. От каменных стен, затянутых шпалерами, веяло холодом. Полы оставались ледяными, несмотря на циновки, постеленные слугами. Должно было пройти еще немало времени, чтобы тепло затопленных теперь каминов согрело, оживило, наконец, огромные пространства замка.

Филипп, заметив, что Клементина мерзнет, встал, вышел из комнаты. Вскоре вернулся и набросил ей на плечи тонкую пуховую накидку.

— Какая прелесть, Филипп, — Клементина тронула пальцами легкое кружево.

— Она принадлежала моей матери. Теперь она ваша, — ответил.

Клементина порывисто схватила его руку, все еще лежащую у нее на плече, коснулась ее губами:

— Ну, зачем? — выдохнула. — Зачем вы уезжаете, Филипп?

Он отдернул руку, будто обжегшись:

— Мы не станем это обсуждать.

В дверях зала появился старый слуга, поэтому она промолчала, не возразила. Старик подошел к Филиппу, что-то негромко произнес. Филипп коротко взглянул на жену:

— Ваша комната готова. Идемте. Я провожу вас.

Они поднялись по крутой лестнице, прошли еще несколько шагов и оказались перед высокой дверью. Клементине показалось, что дверь должна быть очень тяжелой. Однако та распахнулась легко и беззвучно.

— Это ваша спальня, — проговорил Филипп. — До тех пор, по крайней мере, пока вы не выберете себе другую.

— Нет, Филипп, — она ответила быстро, не раздумывая. — Я не стану ничего менять. Эта комната мне нравится.

— Тем лучше, — он уже спускался обратно.

Старая женщина с круглым добродушным лицом осторожно внесла в комнату небольшой таз с теплой водой. Поставила его на табурет.

— Позвольте, госпожа, я помогу вам умыться, — старческий, дребезжащий голос был ласков.

Клементине эта женщина была приятна. Но от помощи она отказалась. Ей хотелось самой, медленно, погружаясь в самое себя, слившись с ритмом своего сердца, прочувствовать и осознать это удивительное ощущение освобождения, которое ей всегда давала вода.

Клементина с наслаждением, будто совершала какой-то древний ритуал, окунула руки в теплую воду. Она водила по рукам и лицу маленьким кусочком душистого мыла, которое подала ей старуха. И чувствовала, как уходит прочь тревога.

Все будет хорошо.

Она хочет, чтобы все было хорошо. Значит, так и будет.

Клементина зажмурилась от удовольствия, в последний раз плеснула на лицо водой и протянула руки за салфеткой.

— Простите, я не запомнила вашего имени…

Она к своему стыду должна была признать, что не могла теперь вспомнить ни одного имени. Хотя всего несколько часов назад управляющий представил ей всех находящихся в доме.

— Меня зовут Пюльшери, — ответила старуха. — Я нянчила вашего мужа с тех пор, как ему минул годик. Старая няня умерла, и меня взяли вместо нее. Ох, и шалун был ваш муж, Господь меня простит за такие слова.

— Господь простит, нянюшка! А вот как быть со мной? — прогремел с порога Филипп.

Старуха вздрогнула, перекрестилась, махнула рукой:

— Ох… Ты напугал меня, сынок.

— Иди, няня, иди. Мне надо поговорить с женой.

Он поднял с табурета таз, подал его нянюшке.

— Ступай.

Сам уселся на табурет. Дождался пока старуха вышла из комнаты, — каждый шаг давался ей с трудом, — и продолжил: