Пенелопа Нери - Украденный миг

Словно в забытьи миновал он и свой дом, видневшийся на дальнем высоком холме.

Его жизнь, его мир, его дом, такой ухоженный, тщательно выбеленный, отделенный от прилегавшего к нему выгона для скота невысокой изгородью, аккуратно выложенной из местного вулканического туфа, — это казалось отсюда таким крошечным, игрушечным, ненастоящим, словно на макете.

Гидеон думал об этом — и у него стоял комок в горле. Еще он думал о том, как любит людей, которые живут на острове рядом с ним и тоже любят его как родного сына, — ему нравилось в них все: и говор, и обычаи, и даже одежда из тапы, ткани, которую туземцы выделывали из коры вяза. Она превосходно защищала от солнца, ее прикосновение было приятнее льна или шерсти, а главное — она сохраняла запах его родных лесов. Летом в ней было прохладно. Зимой — тепло и уютно.

Как было бы хорошо остаться здесь и слушать чудесные песни Старого Моки о его предках-полинезийцах, оставивших Таити и отправившихся на поиски новых земель!

Как он любил все это: свежий воздух, ласковый бриз, дыхание которого было полно аромата горных трав, соленые брызги океана, свою простую, честную, спокойную работу!

И ради чего он должен уехать отсюда? Ради того, чтобы сидеть в душных аудиториях и слушать зануд учителей, — и так день за днем?

Как он будет спать в затхлой комнате, а не на открытой веранде или под тропическим лунным небом у походного костра, завернувшись в пончо?

Зачем ему все эти бесконечные сессии, экзамены, штудирование учебников, пальцы, испачканные чернилами?

Черт бы побрал эту Америку! Черт бы побрал этот шумный студенческий Гарвард! Разве можно сравнить Бостон, его серые тени домов с живительным сиянием солнца, яркими красками растений и теплыми влажными тихоокеанскими ветрами? Черт бы побрал эту дурацкую студенческую жизнь! Гидеон вспомнил шумные пристани Гонолулу и разразился целым потоком ругательств, вспугнув мирную группку молодых бычков, задумчиво пережевывавших свою растительную жвачку в тени деревьев охия лехуа. Все — к черту!..

Юноша подхлестнул Акамаи, и тот припустил галопом, пока не достиг узкой извилистой тропы, ведущей к пляжу.

Здесь Гидеон спешился.

Вот и океан. Вечно ропщущий, вечно беспокойный, вечно внушающий тревогу и, одновременно, вечно ласковый, убаюкивающий, заботливый. У островитян вся жизнь связана с океаном. Вот и Гидеон, как истинный обитатель острова, всегда, а особенно в минуты растерянности и печали, приходил к океану за утешением и душевным покоем.

Стянув с себя пропотевшую одежду, Гидеон некоторое время стоял, вдыхая мягкий бриз и подставляя обнаженное, покрытое бронзовым загаром тело слепящему солнцу. Он был прекрасен как юный бог, но не думал об этом.

Потом он вошел в воду, навстречу мягкому целительному объятию океана, и поплыл.

Его сильные руки двигались подобно плавникам акулы, он плыл уверенно и свободно, невзирая на боль в мышцах после целого дня тяжкой работы на погрузке скота, после утомительного переезда верхом по жаре. Океан исцелил его даже от горьких мыслей о предстоящем отъезде. Сейчас он был свободен и счастлив.

Гидеон плыл долго, но, когда повернул обратно к берегу, вдруг почувствовал, что ничего не изменилось: пьянящее чувство свободы лишь ненадолго обмануло его.

Что ж, придется все-таки настраиваться на отъезд. Надо как-то попробовать заинтересоваться этой новой предстоящей ему жизнью в городе.

Будем привыкать к тому, что четыре прекрасных года жизни сожрет проклятый, ненавистный Бостон, каждая минута этих долгих лет наверняка покажется ему адской пыткой. Потом он сможет вернуться сюда, на эти волшебные берега, ко всему, что так близко и дорого. А пока… Он обреченно вздохнул.

Надо, надо найти для себя хоть что-нибудь привлекательное в предстоящем предприятии, иначе он не вынесет этого кошмара.

От дальнейших грустных размышлений Гидеона отвлекло приветливое ржание Акамаи. Кто-то ехал верхом.

Юноша оглянулся, всматриваясь. Солнце било ему прямо в глаза. Сощурившись, он разглядел ехавшую шагом по скалистому гребню всадницу. Ее пышную ярко-красную юбку трепал встречный ветер.

Гидеон вспомнил, что он абсолютно гол, и поспешно схватился за одежду.

Он лихорадочно и безуспешно попытался натянуть на влажное тело негнущиеся бриджи, ссохшиеся на солнце, потом, отчаявшись влезть в зачерствевший от пота кордерой, отполз к дикому винограднику и спрятался под низко стелившимися лозами, среди виноградных листьев, откуда мог наблюдать за берегом и незнакомкой, нарушившей его уединение.