Энн Стюарт - Танцующая при луне

Белтайн считался одним из древнейших праздников того дохристианского мира, которым некогда была Британия. И пусть сейчас его отмечали как Майский день, традиция эта восходила к давней эпохе, когда Британией правили мудрые друиды.

Разумеется, люди вроде Чилтонов и их друзей предпочитали басни о кровопролитиях и человеческих жертвоприношениях. Согласно римским историкам, древние британские жрецы регулярно загоняли людей в плетеные клетки, после чего сжигали их на костре безо всякой на то причины. Габриэль со скепсисом относился к подобным россказням. В конце концов, римляне тогда только-только завоевали Британию и им хотелось выставить местных жителей в самом невыгодном свете.

Но в последние несколько лет в обществе проснулся интерес ко всему, что так или иначе было связано с друидами, и большинству нравились как раз леденящие душу истории. Габриэль не горел желанием отрезвлять горячие головы: древние первоисточники он изучал ради удовольствия, а вовсе не потому, чтобы кому-то что-то доказать.

Он всегда любил учиться. Неудивительно, что его так называемый отец, сэр Ричард Дарем, страстно любивший спорт и избегавший печатного слова как чумы, не испытывал к сыну ничего, кроме презрения. В ответ Габриэль с еще большим усердием углублялся в занятия, пока наконец его бунтарская натура не вырвалась на свободу.

В Лондоне он приобщился ко всем радостям плоти, но очень скоро пресытился праздной жизнью. Шумный, суетливый город наводил на него скуку, равно как и забавы великосветского общества, которыми он «наелся» до тошноты. Куда больше ему нравились простолюдины Хернвуда. Габриэль был совершенно удовлетворен своей непритязательной жизнью в ветхой башне, наедине с книгами и тишиной. Старый друг Питер да сестра Джейн — вот все общество, в котором он нуждался.

Пожелай он плотских утех, с этим не было бы никаких проблем: Габриэль знал достаточно женщин, которые с готовностью открыли бы ему калитку в полуночный час. Но все, что ему нужно было сейчас, — душевный покой.

В ночном воздухе еще витала зимняя прохлада, но Габриэлю и в голову не пришло возвращаться в башню за плащом. Он так давно научился преодолевать трудности — те, которые создавал для себя сам, и те, которыми был обязан окружающим. Он выжил и стал сильнее, а лесные заросли, окружавшие Хернвудское аббатство, не представляли для него никакой опасности.

Неслышно, будто призрак, двигался он в лучах лунного света, минуя развалины трапезной. Когда-то здесь находилось одно из богатейших аббатств в стране, но и оно не устояло перед алчностью короля Генриха. Впрочем, в поместье и по сей день можно найти места, сохранившие былое очарование. Какая удача, думал Габриэль, что все это принадлежит ему!

Призраки покинули это место — никто не витал сейчас в лунном свете. При этой мысли на губах Габриэля мелькнула усмешка. Бесплотные духи монахов Хернвудского аббатства наверняка не одобрили бы обрядов Белтайна: Майского шеста, костров и всего этого безудержного веселья. Не исключено, что и сейчас они с погребальной мрачностью рассуждают о пороках современной цивилизации.

Внезапно ему захотелось встретить хотя бы одно привидение. Габриэль дорожил своим уединением: тишина была нужна ему не меньше, чем другим людям воздух и вода. Но сейчас, в глуши полуночных лесов, он вдруг с особой остротой ощутил свое одиночество.

Он закрыл глаза и вдруг увидел ее. Волшебное создание, не принадлежавшие этому месту и этому времени. Длинноногая фея с пламенеющими волосами и прекрасным телом под тонким покровом танцевала в лунном свете. Габриэля пленил этот образ, в котором так гармонично сочетались эротика и невинность, но стоило ему открыть глаза — и видение тут же исчезло.

Покачав головой, он криво усмехнулся. Не нужны ему полуодетые дриады, как бы соблазнительно они ни выглядели: он больше не ищет дружбы призраков, да и никого вообще.

Не исключено, впрочем, что пришло время для визита к какой-нибудь симпатичной вдовушке из Йорка. Пока обряды плодородия, практикуемые в Белтайн, не распалили его воображения и не заставили возжелать запретных удовольствий, что окончательно смутит душевный покой его дней и ночей.

Хернвуд, Йоркшир, апрель 1765 года

Элизабет Пенсхерст, двадцатилетняя девица приходской общины Верхнего Викхема, что в графстве Дорсет, выбралась из почтовой кареты и огляделась. День дохнул на нее стылым холодом. С севера дул пронизывающий ветер. Он трепал юбки Элизабет и шелестел сухими ветвями у нее над головой. Кучер поставил на землю ее дорожный сундук и удивительно быстро взобрался на свое место.