Маргарет Барнс: Торжество на час

— Нэн! Нэн! Идите же примерьте новое платье, в котором вы явитесь ко двору!

— Нэн! Напишите же ответ на письмо отца!

— Нэн, детка, не стойте в саду как статуя. Настал наконец и ваш черед.

Резкий голос француженки Симонетты слышался то из одного, то из другого раскрытого окна по мере того, как она суетливо расхаживала по замку, будоража всех приготовлениями к выпуску своей ученицы в большую жизнь, полную заманчивых возможностей. Симонетта была в доме Болейнов просто идеальной гувернанткой. Сегодня она торжествовала: годы стараний были потрачены не зря. Слезы будут потом, а сейчас настало время, когда она с гордостью может представить свету свою воспитанницу.

Девушка, которую она звала, все еще медлила на террасе, наблюдая головокружительный танец бабочек над затейливо разбитым садом. Для нее, как и для них, наступал веселый праздник жизни. Праздник такой же яркий, как их цветные крылышки, и такой же пьянящий, как аромат цветов. Праздник, полный больших ожиданий, но такой же мимолетный, как короткая летняя ночь.

Все это чувствовала сейчас Анна Болейн, будущее казалось ей таким заманчивым, что захватывало дух, но, будучи девушкой разумной и по-детски чувствительной, она предпочла этим непредсказуемым ожиданиям наслаждение прошлым и настоящим. Счастливым и невинным, так мудро заполненным радостью и познанием прекрасного.

И прежде чем ее закружит и очарует своим блеском жизнь при дворе, она должна насмотреться на этот сад в родном Кенте, чтобы навсегда запечатлеть его в своем сердце. Эти милые лужайки, где она играла с братом и сестрой. Эти величественные деревья, под кронами которых гулял ее отец. Эти увитые зеленью беседки — приют уединения, где кузен Томас Уайетт читал ей свои стихи и объяснялся в любви.

Эти сады Хевера значили для Анны гораздо больше, чем все красоты родового гнезда — Бликлинг Холла или поместья ее покойной матери. Мысль о них будет согревать и поддерживать ее в предстоящем путешествии в неведомое. Эти милые сердцу места, куда она всегда может вернуться. Она будет вспоминать о них во Франции.

Анна была теперь твердо уверена, что поедет во Францию, хотя отец в своем письме из Лондона этого не обещал. Он просто потребовал ее ко двору, говоря, что королева Екатерина будет рада принять ее. Но когда он приезжал последний раз домой, то намекнул, что прилагает все старания, чтобы ей была оказана честь находиться в свите тех, кто будет сопровождать в Париж сестру короля, помолвленную с Людовиком XII. В то, что это удастся, было трудно поверить, ведь ей всего семнадцать лет. Но сэр Томас Болейн, посол Генриха Тюдора при французском дворе, был честолюбив и имел относительно своих детей далеко идущие планы, и особое место в его сердце занимала любимица Анна.

Подгоняемая требовательным голосом гувернантки, Анна наконец повернула к дому. Ее темные глаза блестели от возбуждения, а правая рука прижимала к груди письмо отца. Левая же рука покоилась в складках зеленого платья.

Когда она поднималась по широким ступеням и проходила через главный зал, старые слуги, глядя на нее, понимающе улыбались. Приготовления к отъезду шли полным ходом: туда-сюда сновали люди с сундуками и узлами. Отогнав от себя свору собак, брат Анны, Джордж Болейн, обнял ее за плечи.

— Настал и твой черед наконец! — ликовал он под стать Симонетте. — А я буду сопровождать тебя в Лондон.

В этом была для Анны особая радость. Не надо будет сразу расставаться со всеми, кто окружал ее в детстве, она не будет чувствовать себя такой одинокой. Из всех людей на свете старший брат, почти ровесник, был для нее самым дорогим человеком. Это его смех и заразительная веселость так будоражили кружок их благовоспитанных друзей, которые теперь соберутся вместе, но не в садах Хевера, а в Гринвиче, Виндзоре или Вестминстере. Они не расстанутся, и это прекрасно, ведь их многое объединяет: быстрый ум, любовь к музыке и поэзии, танцы и бесконечные беседы. Рядом с нею будут Томас Уайетт, Джордж и их друзья, которые уже служат королю, а также сестра Уайетта — Маргарэт и сестра Анны — Мэри, слишком спокойная, но зато самая красивая.