Марина Струк: Обрученные судьбой

— Я не могу оставить тебя подле себя, — наконец сказал Михаил, и сердце Ксении упало куда-то вниз. Значит, только одно ей остается — в речку с головой, ибо она не сможет безропотно принять свою недолю. — На Ярославль идем, в подмогу. Сеча будет там. Нет бабам места в военном обозе, да и негоже тебе, боярской дщери, при войске быть. Отправить тебя в Москву к отцу не могу, не волен я такие вопросы решать. Но и забыть слова твои не могу. Люди мои с тобой поедут. Коли истину поведала, помощь у них ищи, они не оставят в беде. Позора твоего не допущу!

Не солгал Михаил. Следующим же утром, еще до рассвета, чтобы ничьи посторонние глаза не заметили, что в лагерь приезжала боярыня, тронулся в обратный путь возок Ксении в сопровождении его личных ратников во главе с давним знакомым Ксении, соратником по детским забавам, Федором Истоминым.

Она растерялась, когда увидела, кто будет сопровождать ее до вотчины супруга, даже из рук край сороки {3} выпустила, едва не открыв лицо. Не ожидала никак увидеть Федорка, как они звали его с Михаилом, здесь, в пятидесятниках у брата.

— Ему доверяю, как самому себе, — кивнул в сторону ратников и командира маленького отряда Ксении Михаил. — И ты ему верь. Как ранее верила. Ты же знаешь, он на все пойдет ради тебя, Ксеня. Не дури только, прошу тебя.

— Будь покоен, брате. Мой разум уже владеет над нравом. Не то, что ранее, — улыбнулась Ксения дрожащими губами. — Эх, коли было бы так тогда!

Михаил вдруг притянул сестру к себе и крепко обнял, видя, как та растерянна, испугана. Второй раз он видел сестру такой, и второй раз осознавал, что абсолютно беспомощен изменить что-либо в ее судьбе. Как тогда, несколько лет назад… Попался бы ему тогда эта паскуда, что привела к этому, он бы с удовольствием перерезал бы тому глотку, наслаждаясь от души его муками! Но что они стоят по сравнению с тем, что приходится ныне переживать его сестре из-за того, что поддалась когда-то чужим обманным словам!

— Зачем ты тогда открыла хладную? — грустно прошептал Михаил, но Ксения услышала его, напряглась. — Не пойди ты на поводу этих сладких речей, была бы нынче в Москве подле нас. Супруг был бы иной, не этот бражник и блудник. Зачем, Ксеня?

Но сестра ничего не ответила ему. Отстранилась с печальной улыбкой на устах, расцеловала его троекратно по русскому обычаю на прощание, а после к руке приложилась, обжигая тыльную сторону его ладони своими слезами. После Михаил снова крепко прижал к себе и помог забраться в возок, долго смотрел вслед уезжающим, Ксения чувствовала это сердцем.

Они прощались с такой тоской в глазах и душах, будто навсегда, вдруг подумалось Ксении. Будто чуяли, что разлука-лиходейка снова бродит рядом. Или еще хуже — смерть в черном плаще с седыми космами подле лица. «Спаси и сохрани раба твоего Михаила, Господе» — быстро перекрестилась Ксения, вспомнив о том, что брат уже, видимо, достиг Ярославля, куда вел войско воевода на помощь осажденному поляками городу.

Она снова отогнула занавесь и выглянула на дорогу. Подъезжали к небольшой речушке, густо усеянной зарослями кустарников по этому берегу, где двигался их маленький отряд. Суглинка, определила Ксения. Значит, до вотчины осталось еще около полудня пути. Значит, скоро она встретит своего супруга. Его гнев и его кнут…

Ксения передернула плечами. Нет, она не будет думать об этом. Уж лучше вдохнуть полной грудью свежего ветерка, что вдруг налетел с речушки, отодвинув от тела немного ворот рубахи. Эх, как бы она хотела в этот жаркий солнечный денек с разбегу плюхнуться в прохладную, пусть и слегка мутную водицу, как ранее, в детстве! Как же они любили ходить под присмотром мамок на речку в вотчине батюшки! Как задорно плескались и бегали в воде, поднимая ногами ил со дна!

Ксения вспомнила, как любил Федорок находить лягушек и запускать под громкий хохот братьев девочки этих мелких скользких тварей за шиворот ее рубахи. А потом она все же сумела достойно отомстить за свое унижение — нашла двух больших толстых жаб и посадила их прямо в лапти отрока, сброшенные на берегу, под улыбки мамок, готовых прикрыть очередную шалость своей маленькой подопечной. Конечно же, ему потом пришлось проходить почти все лето босым, даже в дождливую погоду жовтеня {4} , и Ксения не раз пожалела его, но все же при этом ее не покидало греховное чувство удовлетворения своей маленькой местью.

— Боярыня, — внезапно раздалось у возка, и Ксения вздрогнула от неожиданности. Она слегка отодвинула занавесь, оставляя себе лишь маленькую щелочку, чтобы увидеть говорившего. Федор, словно почуяв, что она мыслями вернулась в те времена, когда они еще могли свободно общаться друг с другом, приблизился к возку и ехал чуть поодаль от оконца ее повозки. Это был уже далеко не тот мальчик, которым она запомнила его в ту осень, когда она была переведена из детской свободы в девичий терем. Это был статный мужчина с широкими русыми усами. Только россыпь веснушек на его лице напоминала Ксении того отрока, что когда осмелился коснуться ее, как девушки, а не как ребенка.