Сьюзен Флетчер - Колдунья

Она побежала. Последнее, что я видел, — ее изодранные юбки и волосы. Я стоял около деревьев. Долго стоял, пока лошадь не встряхнула гривой, а маленькие следы Корраг не смыл дождь.

Скоро в дорогу — к тебе! Уже почти рассвело, и, когда небо посветлеет, я вновь сяду на коня и двинусь прочь отсюда. Аппин недалеко, и меня примут там. Я прошепчу: «Якобит». Быть может, я назову ее имя.

Я не могу сказать, что произойдет здесь дальше. Быть может, полупьяный тюремщик будет шататься по улицам и говорить, что она пропала! Улетела! Быть может, люди найдут другую жертву, чтобы сжечь за другое деяние, или просто сожгут дрова на площади. Если попробуют разыскать ирландца, который приходил к Корраг каждый день, они будут ловить призрак — потому что Чарльз Гриффин сбежал. Испарился, как сновиденье, развеялся, как волшебный туман.

Джейн, любовь моя. Надеюсь, ты читаешь это письмо, сворачиваешь его и кладешь на колени, а у тебя на лице играет легкая искренняя улыбка. Я надеюсь, ты гордишься этим человеком, который только думал, что служит Господу, но который лишь теперь знает, как нужно служить Ему. Для этого необходимо самоотверженно служить другим людям.

Я скучал по тебе каждый день разлуки. Но ты всегда рядом, во всей красоте мира, что окружает меня.

Я иду к тебе. Представь себе, как я поднимаюсь к двери. Каждый день выглядывай в окно и рисуй перед мысленным взором меня, мои очки и сумку из опойковой кожи, [27] Опойковая кожа — кожа из шкуры молочного теленка. розовые розы, пышно цветущие, и однажды, однажды эта картинка станет явью.

Вперед, в Аппин, чтобы послужить этому миру. Вперед, вперед, вперед, вперед — с горячей любовью к тебе.

Я бежала. Я переставляла ноги, и они несли меня. Я бежала по мокрой земле, по старому снегу к опушке леса. Добравшись до нее, я обернулась. Вы все еще стояли там. Вас было плохо видно за пеленой дождя — парик, жилет, — и я подумала: «Запомни его лицо, запомни навсегда. Запомни того, кто спас тебя».

Вы спасли очень и очень многое.

Ни вы, ни я не взмахнули рукой, чтобы попрощаться.

И ничего не сказали, да и какие слова могли что-то выразить? Я цеплялась за вас. Вжималась в вас, закрыв глаза, вдыхая ваше тепло, человеческий запах, и когда вы обхватывали себя руками, они сжимались вокруг меня тоже. Разве кто-то когда-то обнимал меня? Прижимал к себе вот так? У меня никогда не было отца. Только Аласдер — шестнадцать ночей назад.

Я чувствовала запах моря, когда вы бежали, унося меня. Я ощущала твердость ваших костей и цеплялась за вашу одежду.

«Спасибо», — сказала я, когда вы садились на лошадь. А позже, у опушки леса, вы улыбнулись мне. Вы улыбнулись, посмотрели на небо и подняли руку, чтобы капли дождя упали на ладонь. «Запомни его, стоящего так».

Мистер Лесли. Тот, кто служит Господу и кто потерял дочь, добрейший из людей, которых я когда-либо встречала, — из всех людей. Тот, кто любит свою жену. Кто скучает по дому.

«Запомни его, Корраг».

Потом вы повернулись и пошли прочь.

Добравшись до озера, я упала в грязь на берегу и пила, пила. Я ополоснулась, набирая воду в сложенные ковшиком ладони, обмывая руки, я вытирала грязь и кровь. Мои волосы измазаны пеплом, а руки покрыты царапинами и кровоподтеками, но я думала: «Я буду жить. Я спасена, и меня не сожгут — не в этот раз».

Я плакала у того озера.

Недолго и тихо. Но слезы катились из глаз от счастья, потому что я выжила. И оказалась в безлюдном месте, где и должна быть. Я плакала о железных запястьях. О том, что смерть прошла совсем близко, но не забрала меня. Я плакала о тех, кто, возможно, умрет так, как должна была умереть я.

О Макдоналдах, большинства из которых уже нет. О крошечных мгновениях волшебства, что остаются без внимания и умирают неувиденными. О моей кобыле. Об Аласдере.

О том, что никогда не увижу вас вновь.

Те, кем мы были, уже не те, кто мы есть сейчас. В том, что было ложью, проросла правда. Мы изменились. Кровопролитье и любовь изменили нас. А еще слова «северо-запад» и «бегите в Аппин» изменили мою жизнь и другие жизни. Так же, как «ведьма» и «сассенах». Так же, как «малышка»…

А вы? Когда вы впервые сели передо мной, держа в руке перо из гусиного крыла, вам было омерзительно даже просто говорить. Вы видели ведьму и ни за что не подвинули бы ко мне табурет. Мне кажется, вы боялись вшей. Вы думали, что, когда я сгорю, небо станет светлее. Но потом вы услышали мою историю и вытащили напильник кузнеца из кармана, просунули сквозь решетку. Вы сказали: «Поторопись!» И вы сами ожесточенно пилили кандалы, пока они не сломались. Вы сказали: «Держись за меня» — и вынесли меня в дождь.