Евгения Марлитт - Дама с рубинами

— Вот как, Грета? Тогда я спрошу тебя, где же документы, которые доказывают это? Предположим, что все обстоит действительно так, как утверждают люди в пакгаузе и что ты поддерживаешь в своем непонятном ослеплении; предположим, что действительно неожиданная смерть помешала ему объявить открыто об этом тайном браке. Тогда в его бумагах должно было найтись хотя что-нибудь, касающееся этого; однако там не было ничего подобного, ни малейшей маленькой заметки, не говоря уже о каких-либо свидетельствах или документах. Но я иду дальше; я даже предполагаю, что эти документы действительно существовали. В таком случае мы должны прийти к тому выводу, что покойный сам уничтожил их, так как не хотел, чтобы это дело получило огласку, и этого, по-моему, должно быть достаточно для тебя, чтобы отказаться от безумной мысли считать себя исполнительницей его последней воли.

Маргарита отскочила, как будто наступив на ядовитую змею.

— Ты ни в каком случае не можешь говорить это серьезно, бабушка; что сделал тебе мой отец, что ты обвиняешь его в таком мошенничестве? Его колебание, его страх пред мнением света, пред предрассудками, этим Молохом, который поглощает счастье стольких людей, — как жестоко наказуются они в эту минуту! Как эта роковая слабость отмстила за себя еще при его жизни ужасными мучениями внутреннего разлада! Потом эта смерть, этот ужасный конец, который не дал ему загладить на земле свою вину. Но я знаю, что он хотел. Слава Богу, что я это знаю, что могу снять с его памяти такое подозрение, такое пятно!

— И при этом разнести скандал по всему свету? Не так ли, Грета? — язвительно дополнила бабушка. — О, как ты ослеплена! Но в этом виноват современный идеализм, слепо ударяющийся о стены, не спрашивая при этом, что рушится; ты можешь понимать слова отца, как хочешь, я остаюсь при том, что он желал сохранить покров над этим темным местом его жизни, и он должен был хотеть этого уже ради нас; я хочу сказать — ради семьи Маршал. Мы, право, совершенно не заслужили того, чтобы по его вине упала хотя бы тень на наше прекрасное, беспорочное имя, чтобы о нас стали перешептываться в городе и при дворе, как раз в ту минуту, когда мы собираемся войти в это высокое общество. Я говорю, что надо во что бы то ни стало воспрепятствовать тому, чтобы о вымогательстве Ленца проник в публику хотя бы один звук; злые люди так охотно верят худому, даже если им докажут, что они ошибаются. Тут может помочь только одно — деньги; вы, конечно, станете беднее на пару тысяч талеров, но с этими деньгами в виде отступного старый мошенник скроется и отправится туда, откуда он, к несчастью, появился.

— А мальчик? Мальчик, который имеет те же права, что Рейнгольд и я? Что будет с ним? — с горящими глазами воскликнула Маргарита. — Он должен будет бродить по свету без наследства, которое следует ему по законам божеским и человеческим, без имени, которое ему принадлежит по праву? И ты хочешь, чтобы я прожила всю жизнь с такой ужасной ложью? Разве я буду в состоянии смотреть в глаза порядочным людям, если буду знать, что большая часть моего наследства — краденое добро, что я лишила человека самого драгоценного — уважаемого имени его отца? И ты требуешь этого от меня, бабушка, от внучки?

— Сумасшедшая дура! Говорю тебе, что этого потребуют от тебя все разумные люди, всякий, кто дорожит честью и репутацией нашего дома.

— Герберт не потребует! — со страстным протестом воскликнула Маргарита.

— Герберт? Ты опять возвращаешься к детским привычкам? Дядя, хотела ты сказать?

Лицо Маргариты вспыхнуло и снова побледнело.

— Ну, хорошо, «дядя», — поспешно поправилась она. — Он никогда не будет принадлежать к числу этих бессовестных «разумных», никогда, я это знаю! Он должен решить…

— Сохрани Бог! Ты не посмеешь говорить с ним об этом, пока…

— Пока что, мама? — вдруг раздался голос ландрата.

Старуха так испугалась, словно над ее головой внезапно грянул гром.

— А, ты уже так рано вернулся, Герберт? — пробормотала она, смущенно оборачиваясь, — ты упал, как снег на голову.

— Вовсе нет, я уже давно стою тут, в дверях, только на меня не обратили внимания. — С этими словами он вошел в комнату; у него был серьезный, даже мрачный вид, но тем не менее молодой девушке показалось, что его глаза сверкнули, когда он взглянул на нее. — Я немедленно ушел бы, — обратился он к матери, — если бы горячий спор между тобой и Маргаритой не касался меня; ты знаешь, я задался целью пролить свет на это дело.