Анри де Ренье - Первая страсть

И мысленно, в продолжение лекции г-на Гюйоннэ, он вкушал эту жару, в которой энергия растворяется, а душа испаряется в видениях. Он увидел себя лежащим на ковре в своем восточном доме. Где находится этот дом? Он не мог бы этого сказать. Он знал только, что дом маленький и стены у него толстые. Комната, в которой он был, выходила аркадами во внутренний двор, вымощенный мрамором. Посередине его струя воды падала в водоем. В углу — дверь. Вдруг дверь эта повертывается на петлях, и Андре приподымается на ковре, чтобы увидеть, кто собирается войти. Появляется негр в чалме, подходит к нему с поклонами, произнося непонятные слова, потом снова удаляется и возвращается опять, впустив несколько женщин. Они закрыты покрывалами и одеты в яркий и легкий газ. Негр, сидя на корточках возле водоема, странно ударяет по звонкой коже тамбурина. Тогда, одна за другой, женщины раздеваются, сохраняя только покрывала на лице. Среди них есть белые, как луна, медно-желтые, как солнце, и черные, как ночь. Они танцуют. Слышно, как позвякивают их браслеты и ожерелья на теле. Вдруг они исчезли. Опустел двор, полный солнца, с одним только постепенно увеличивавшимся углом тени. Негр перестал играть. Стало очень жарко. Потом послышалось шлепанье туфель. Появилась новая женщина, тоже под покрывалом. Она медленно растянулась рядом с ним на ковре. Андре смотрел на нее. Подымавшаяся грудь приводила в движение кисею, скрывавшую ее. Понемногу покрывало, таившее лицо, становилось все тоньше и тоньше, рассеивалось, как пар, а лицо это, по мере того как показывалось, становилось восхитительным. Они взялись за руки и замерли так, не говоря ни слова. Воцарилось глубокое молчание. Можно было расслышать шорох насекомых, точивших дерево сундука, в котором была заперта форменная одежда. Андре видел эту одежду: брюки с золотыми лампасами, треуголка, шпага, завернутые в папиросную бумагу. Порыв ветра заставлял трепетать листы книги, положенной на сундук, и Андре знал, что книга эта была «Саламбо» [3] «Саламбо» (1862) — исторический роман Г. Флобера, посвященный эпохе борьбы Древнего Рима с Карфагеном; в нем изображены бурные человеческие страсти на фоне экзотических пейзажей и интерьеров. . Сквозь узкое окно он видел море и готовое к отплытию огромное судно. Подымали якорь. Отдавали канаты. Дожидались только его. Пусть! Он чувствовал себя так хорошо в своем уединенном домике. Он никогда больше не увидит своей родины. Он прижимал свои уста к душистой руке. Во дворе тенистый угол захватил все пространство. Фонтан увлажнял томный и жгучий воздух…

Андре Моваль вздрогнул. Перед ним раскинулась своей сероватой мостовой площадь Пантеона. Группы студентов рассеивались, перекликаясь. На бледно-голубом небе, покрытом небольшими облачками, купол здания выделялся своей стройной округленностью. В этой картине не было ничего восточного, точно так же, как и в свежести этого ноябрьского утра. Андре живо поднял воротник пальто. Его мать не раз наказывала ему беречься от простуды. Будущему консулу не следовало схватывать насморка! Он улыбнулся. Что подумала бы г-жа Моваль, если бы узнала, что гурии Востока сочетали свои обнаженные танцы с лекциями доброго г-на Гюйоннэ! Андре убедился лишний раз в том, что, вырастая, мы начинаем иметь тайны от своих родителей. Наступает момент, когда у каждого является своя собственная жизнь и право поступать по своим желаниям. Согласует ли он свою жизнь с консульскими планами г-на Моваля? У него было еще достаточно времени, чтобы позаботиться об этом вопросе. Впоследствии видно будет. А пока к чему огорчать отца? Без сомнения залитый солнцем Восток должен быть прекрасен, но и у этого тонкого осеннего парижского утра была своя прелесть. Эта большая площадь, пустынная и правильная, была не лишена некоторого скромного благородства, как и сама улица Суффло — известной приятности. Вдали деревья Люксембургского сада, начинавшие обнажаться, за позолоченными железными решетками показывали свою рыжую листву, закрывавшую серые крыши дворца. Андре подумал о террасах сада. Они, наверное, устланы прекрасными палыми листьями.

Он замедлил шаг. Сумка мешала ему. Он больше не станет брать ее с собой. Она придавала ему вид студента, а это раздражало его. К чему тащить с собой этот знак школьных занятий? Разве г-н Гюйоннэ ходит по улицам, наряженный в свою тогу? Как раз профессор только что перегнал его; красивый мужчина, элегантно одетый; говорили, что он любовник одной светской женщины, которая иногда по окончании лекций дожидалась его в своем экипаже возле Пантеона. Сегодня г-н Гюйоннэ возвращался пешком, и Андре поклонился ему, когда тот проходил, столько же затем, чтобы показать, что он был воспитан, сколько и для того, чтобы в душе извиниться перед ним за недостаточное внимание во время лекции. Г-н Гюйоннэ ответил на его поклон. Вместо цилиндра и хорошо скроенного жакета, Андре представил себе на голове и плечах профессора докторские шапочку и одеяние. Как смешон был бы г-н Гюйоннэ, предаваясь любви в этом одеянии! Эта мысль позабавила юношу. Положительно его восточные фантазии привели его в игривое настроение.