Анри де Ренье - Страх любви

— Бедный мальчик! Он, вероятно, в таком состоянии, что его нельзя не жалеть.

В голосе г-на Руасси слышались и вопрос, и опасение. Мысль остаться наедине с плачущим Марселем смущала его. Он жалел теперь, что не пошел на похороны. Он воспользовался бы суматохою изъявляемых сочувствий, между тем как сейчас он, наверное, растрогается, преувеличит, сам того не желая, горе, которое естественно было испытать при смерти Ренодье. И он робко спросил:

— Скажите, господин Бютелэ, есть ли кто-нибудь у Марселя?

Сириль Бютелэ иронически улыбнулся. Он читал в мыслях г-на Руасси, как человек, привыкший угадывать по выражению лица каждого его тайные помыслы. Но зачем убивать в г-не Руасси порыв, который недешево обошелся его эгоизму? К тому же, быть может, Марсель рад будет повидать друга своего отца. Поэтому правильнее было успокоить г-на Руасси.

— Сейчас у него один из его товарищей, по имени Антуан Фремо, которого я несколько раз встречал в Венеции.

Г-н Руасси вздохнул с облегчением.

— Хорошо!.. Ах, ведь вы и в самом деле проводите там часть года!..

— Да. Палаццо Альдрамин, на улице Оньисанти, в Сан-Тровазо. Если когда-нибудь вам случится… Добрый вечер, дорогой Руасси.

И художник углубился в пустынный сад, который размерами и архитектурой своих крытых галерей и освещенных арок слегка напоминает площадь Сан-Марко и над которым сейчас в потемневшем небе, словно в Венеции, пролетали три запоздалых голубя.

Подходя к дому Ренодье, г-н Руасси застегнул сюртук и бросил букетик фиалок, который он утром, идя к г-ну де Валантону, приколол к отвороту. Перед ним, одна за другой, поднимались ступеньки лестницы, стертые и неровные. На площадки выходили двери, выкрашенные желтой краской. Положительно, дом выглядел небогато. В Онэ, по крайней мере, есть свет, воздух, приволье, и там можно пользоваться некоторым деревенским раздольем. Если жизнь не весела, то надо, по крайней мере, устраиваться так, чтобы жить в приемлемых условиях, а обстановка, в которой прожил жизнь Ренодье, способна была усилить его пессимизм. И г-н Руасси подумал, что и он стал бы ипохондриком, если бы ему надо было ежедневно подыматься по такой лестнице и дергать за шнурок звонка, подобный тому, который он держал в руке.

Звук шагов прервал его размышления. Старая служанка отворила дверь. Она узнала г-на Руасси и отерла глаза фартуком.

— Да, это я, бедная Эрнестина. Ах, какое у вас несчастье!

Эрнестина сказала, плача:

— Ах, господин Руасси! Какое горе!.. Не говоря уже о том, что Марсель заболеет от слез. Он ничего не ест, отказывается даже от чашки бульона, и, придя с кладбища, он не захотел даже переодеться. Пожурите его, господин Руасси; я совсем потеряла с ним голову.

Она шла впереди г-на Руасси по узкой прихожей, где на столе, среди нескольких визитных карточек, горела лампа, которая пахла керосином и фитиль которой она завернула, проходя мимо.

В гостиной, у камина, Марсель Ренодье сидел в кресле, опустив голову, подавленный. При появлении г-на Руасси он встал. В черном костюме, он был очень худ; он закрыл лицо своими длинными руками. Плечи его вздрагивали от рыданий, и он повторял надтреснутым голосом:

— Ах, господин Руасси, господин Руасси!..

В эту минуту смерть Ренодье показалась г-ну Руасси непоправимою потерею. Он упал на стул против Марселя и простонал:

— Сорок лет дружбы с таким дивным человеком!.. Расстаться навеки, не сказав прости, и потом не поспеть даже на похороны!..

Его слова гулко отдавались в комнате, и по мере того, как г-н Руасси говорил, он успокаивался. Он видел ботинки Марселя, испачканные глиной. В камине упало сгоревшее полено. Г-н Руасси машинально собрал в кучу угли. В глубине гостиной он увидел друга Марселя, скромно сидевшего в отдалении.

То был молодой человек небольшого роста, тщательно выбритый, с тонкими чертами, бледным цветом лица, большими серо-голубыми глазами, слегка оттененными синевою, и светлыми гладкими волосами. Его хрупкий стан был затянут в узкий жакет. На пальце у него был широкий перстень, и он часто этим отягощенным пальцем прикасался к, виску движением усталым и мечтательным.

— Вы, сударь, должны помочь мне убедить Марселя в том, что ему нельзя здесь оставаться. Ему необходимо куда-нибудь поехать… Да, Марсель, поверьте мне, поверьте моему опыту…

И безусый юноша принял вид человека, познавшего все горести жизни, и закрыл свои прекрасные глаза, окаймленные синевою, меж тем как пламя камина сверкнуло в камне его перстня.