Мишель Моран - Нефертари. Царица египетская

— Пусть я просто сирота из гарема, — продолжала она, — но, думаю, быть племянницей Отступницы куда хуже, что бы там ни говорила твоя нянька-толстуха. И в эддубе никто с тобой не дружит. Тебе все улыбались только из-за Рамсеса, а теперь, когда его здесь нет, продолжают улыбаться, чтобы ты им помогала.

— Неправда! — Аша возмущенно вскочил. — Никто так не думает!

Я огляделась, но другие мне на помощь не спешили, и у меня запылали щеки.

Исет приторно улыбнулась.

— Вы с Рамсесом, конечно, приятели, вместе охотитесь, плаваете, но женится он на мне. Я уже говорила со жрецами. Они дали мне заклинание на все случаи жизни.

Аша воскликнул:

— Думаешь, Нефертари захочет тебя сглазить?

Другие ученики засмеялись, а Исет выпрямилась в полный рост.

— Пусть только попытается! Все вы попытайтесь! — сказала она со злостью. — Какая разница — кто. Я здесь только зря время теряю.

— Конечно зря. — В дверях возникла тень, затем появилась Хенуттауи в красном одеянии жрицы Исиды. Она посмотрела на нас, как, наверное, лев глядит на мышь, а то и еще равнодушнее. — Где ваш наставник?

Исет быстро подошла к жрице, и я заметила, что она стала так же красить веки — проведенные сурьмой [20] Сурьма — вид краски для ресниц и век, изготовлялась из сажи и растительного масла. длинные линии тянулись к самым вискам.

— Отправился к писцам, — поспешно ответила она.

Хенуттауи помедлила. Потом подошла к моей циновке и глянула на меня сверху вниз.

— Царевна Нефертари все еще изучает иероглифы?

— Нет, я изучаю клинопись.

Аша засмеялся, и Хенуттауи метнула на него сердитый взгляд. Он был выше других мальчиков, лицо у него было умное, и она отступила. Жрица повернулась ко мне.

— Не знаю, для чего тебе-то тратить здесь время, — в лучшем случае ты станешь жрицей в каком-нибудь захудалом храме вроде храма богини Хатор.

— Как всегда, рад тебя видеть, госпожа.

Пасер вернулся с охапкой свитков, которые и разложил на низеньком столике.

Хенуттауи повернулась к нему.

— Я тут посоветовала царевне Нефертари учиться прилежнее. К сожалению, Исет больше некогда заниматься учебой.

— Нехорошо, — сказал Пасер, глядя на папирус, который бросила Исет. — Я-то думал, хотя бы три строки ты осилишь.

Ученики захихикали, а Хенуттауи поспешила вон из эддубы; за ней по пятам следовала Исет.

— Смеяться не над чем, — сурово заметил Пасер, и в комнате стало тихо. — Вернемся к нашему переводу. Кто закончил — отдавайте папирусы. И можете приступать ко второму письму царя Муваталли.

Я пыталась сосредоточиться, но глаза у меня затуманились от слез. Мне не хотелось показывать, как ранили меня слова Исет, и я не подняла голову, даже когда Баки что-то мне зашептал. «Ждет от меня помощи, — подумала я, — а за стенами эддубы в мою сторону, наверное, даже и не посмотрит».

Закончив переводить, я подошла к Пасеру и протянула ему папирус.

Наставник одобрительно улыбнулся.

— Прекрасно, как и всегда.

Я посмотрела на других учеников — их задела похвала Пасера, или мне это показалось?

— Должен тебя предупредить: во втором письме есть нелестные отзывы о твоей тетке.

— А мне что за дело? У меня с ней ничего общего, — с вызовом сказала я.

— Просто хотел предупредить. Видно, писцы позабыли вычистить.

— Она же и в самом деле вероотступница, и, что бы царь ни писал, он, наверное, был прав.

Я вернулась к своей циновке, пробежала глазами письмо в поисках знакомых имен. Нефертити упоминалась в самом конце, вместе с моей матерью. Затаив дыхание, читала я письмо царя Муваталли.

«Ты грозишь нам войной, но бог Тешуб тысячи лет охраняет наш народ, а фараон Эхнатон запретил вам поклоняться вашим богам. Отчего решил ты, что боги простят вам отступничество? Сехмет [21] Сехмет — богиня войны и разрушения, изображаемая с львиной головой. , ваша богиня войны, наверное, отвернулась от вас навсегда. А ваша царица Мутноджмет, сестра Нефертити? Твой народ позволил ей взойти на престол, хотя весь Египет знает, что она служила фараону-еретику — и в его храме, и в спальне. Так неужто ты и впрямь думаешь, что боги все забыли? Ты затеешь войну с нами, с народом, который всегда чтил своих богов?»

Я подняла глаза на Пасера. В его взгляде читалось некоторое сочувствие. Но мне не нужна была жалость. Сжимая пальцами тростниковую палочку, я писала твердо и быстро, как могла, а когда на папирус капнула слеза, засыпала мокрое пятно песком.

Вечером в Большом зале собирались придворные. Мы с Ашой ждали на балконе в уголке и шепотом обсуждали случившееся в эддубе. Заходящее солнце позолотило голову Аши мягким сиянием, лежащая на плече коса была почти такая же длинная, как у меня. Я сидела на перилах, глядя на товарища.