— Конечно, нет!
— Тогда сиди и жди или ходи по комнате. Налей себе виски и расслабься.
— Может быть, мне вскипятить воды или еще что-нибудь? — не унимался Охотник.
Гроза рассмеялась — впервые по-настоящему рассмеялась с момента того рокового нападения кавалерии.
— Если только вздумаешь постирать белье. Мама уже все подготовила к этому событию.
— Не беспокойся, дорогой, — утешала его Марла, в то время как Гроза и Джереми помогали ей подняться с кресла, — я не думаю, что тебе придется долго ждать.
Марла была права: не прошло и двух часов, как Джереми и Гроза помогли ей освободиться от ребенка. Джереми передал орущего новорожденного Грозе, затем перерезал пуповину и завязал ее. Гроза быстро обтерла скользкое тельце ребенка и нежно положила его на руки матери.
— Твой сын, дорогая сестра, — сказала она немного охрипшим от волнения голосом, сдерживая выступившие на глазах слезы.
Лишь только Джереми собрался пойти и сообщить Охотнику радостную новость, Марла вновь застонала от боли.
— Минуточку, добрый доктор, — остановила его Гроза, — у Марлы продолжаются схватки.
— Это выходит послед, — объяснил он ей с порога. — Ты видела достаточно родов, чтобы знать об этом.
— Нет, Джереми, это определенно роды, — продолжала настаивать Гроза, в то время как Марла тяжело стонала.
Несколько минут спустя Джереми уже держал в своих больших руках крошечную кричащую девочку.
— Ну и дела! — восхищенно сказал он. — Я бы никогда не подумал, что ты вынашиваешь двойню, Марла.
Марла тихо засмеялась:
— Я тоже. А теперь ты уверен, что это все?
Гроза поместила крошечную дочку в другую руку ее матери.
— Дело сделано, — засмеялась она. — А теперь подготовимся к встрече с молодым отцом.
— Пойду подготовлю его, а не то, боюсь, его хватит удар, — галантно предложил Джереми, улыбаясь во весь рот.
Через час после этого, весело распевая рождественские гимны, из церкви вернулись родные Грозы. К их огромному удивлению, их пригласили посетить новорожденных Сэвиджей.
Охотник великодушно предложил своей сестре и Джереми оказать им честь и дать имена близнецам, что очень удивило Грозу, поскольку Охотник всегда придерживался шайеннских традиций.
Посоветовавшись между собой и получив одобрение Марлы, они назвали младенцев Кристофером и Каролиной в честь рождественских гимнов [2] Кристофер от Christmas (Рождество); Каролина — от «carol» (гимн) { англ. ).
, которые их родные пели вскоре после их рождения.
Постепенно Гроза начала выздоравливать. Порою она испытывала чувство вины, когда вдруг забывала о своей сдержанности и смеялась над какой-нибудь детской шалостью или сказанным ее малышами словом. Джереми был на ранчо частым гостем. Он был готов часами разговаривать с нею, пытаясь вытащить ее из скорлупы печали и одиночества. Ей нравились его остроумие и сверкающие изумрудные глаза, которые помогали ей преодолеть уныние. Он играл с детьми, рассказывал ей о своих последних ветеринарных вызовах и не пытался скрыть, что приезжал прежде всего для того, чтобы увидеться с ней, хотя она не делала ничего, чтобы его обнадежить.
Хотя Летняя Гроза никогда не считала себя особо способной к рисунку или живописи, она вскоре почти случайно обнаружила в себе этот талант. Однажды, когда она смотрела на Идущее Облако, самозабвенно игравшего со своими новыми рождественскими игрушками, Гроза в очередной раз поразилась, до чего же он похож на Вольного Ветра, за исключением, разумеется, передавшихся от нее мальчику золотистых глаз. В ней проснулось огромное желание, чтобы Идущее Облако запомнил своего отца таким, каким он был.
Схватив бумагу и карандаш, Летняя Гроза попыталась запечатлеть образ Вольного Ветра. Первые попытки были слабыми и неуклюжими, но каждый следующий рисунок становился все лучше, и наконец получился портрет, который удовлетворил ее. В нем ей удалось передать всю гордость и благородство Вольного Ветра и одновременно его теплоту. Его темные глаза сверкали на красивом лице, подчеркивая его ум, а подбородок намекал на силу и некоторое упрямство, свойственное его характеру. Это был портрет, нарисованный любовью.
После первого портрета Гроза начала рисовать и другие. Она изобразила его скачущим по прерии на лихом коне, с развевающимися по ветру длинными косами. Она нарисовала его укрощающим лошадь и распевающим утренние молитвы перед восходом солнца. Она написала его портрет с сыном на руках и изобразила то, как он охотился и как торжественно смотрел в звездное небо. Она запечатлела его во всех его настроениях: смеющимся, серьезным, надменным, грозным.
Читать дальше