Патриция Поттер - Гордое сердце

Насвистывая, Маккензи зашагал энергичнее и скоро вышел на опушку. Освещенная солнцем, Эйприл ждала его у входа в хижину. Красивая у него — жена! Волосы отливают золотом, глаза синеют, как горные озера.

«Ба-бах!» — громыхнул выстрел. Острая боль в ноге обожгла Маккензи. Выронив ружье, он схватился за рану. Падая, пытался определить, откуда стреляли. Но солнце слепило глаза. Глухо зарычав, рванулся с места волк, а к Маккензи со всех ног мчался Дэйви.

— Стой, Дэйви! Назад! — крикнул он что было сил.

Мальчик был уже рядом. Прогремел еще один выстрел, и Дэйви осел на землю. Маккензи пополз к нему, чтобы прикрыть своим телом.

Взглянув наверх, он увидел человека. Тот целился в волка, изготовившегося к прыжку. Волк бросился на стрелявшего, когда раздался выстрел. И тут же до слуха Маккензи донесся жуткий вопль. Человек упал. А потом все стихло. Маккензи пытался дотянуться до ружья, но не смог. Сколько их там, наверху? Может, это дозорный, а отряд на подходе? Маккензи быстро осмотрел мальчика. Пуля, пройдя по касательной, разорвала кожу чуть выше уха — из ранки струилась кровь.

Примчалась Эйприл с ружьем.

— Что с Дэйви? — шепотом спросила она, глотая слезы.

— Оставь мне ружье, а его неси в дом. Схватив сына в охапку, Эйприл кинулась назад.

Страх за их жизни заставлял не думать о боли. Маккензи перевернулся на живот, внимательно оглядел скалы и лес. Прислушался. Было тихо. И тогда он свистом подозвал волка. Морда зверя была в крови.

— Там кто, дружок?

Волк навострил уши, но с места не двинулся. Маккензи понял, что опасность миновала. Он закатал штанину, осмотрел рану. Из нее хлестала кровь. Хорошо, что кость не задета. Туго перевязав ногу шейным платком, он пережал артерию. Кровотечение тут же прекратилось. Усилием воли он заставил себя подняться, опираясь на ружье. Ковыляя, подошел к скале. С трудом взобрался наверх.

В луже крови лежал человек. Маккензи заметил рану в плече, увидел, что горло разорвано волчьими клыками. Здоровый бандюга… Где-то он его видел. Нагнулся, отер кровь с лица.

Господи, да это же Террелл! Почему в штатском? Что все это значит?

Рядом зарычал волк.

— Спокойно, сидеть!

Закопать бы тело… Ладно, это не к спеху.

В ребенка стрелял, мерзавец! Гореть ему в аду!

Опираясь на ружье, Маккензи спустился вниз и, хромая, доковылял до хижины.

Когда он вошел и опустился на стул, Эйприл не знала, к кому кинуться.

— Помогай сыну, — охрипшим голосом приказал Маккензи.

Дэйви был без сознания. Эйприл прислушалась: дыхание ровное, глубокое. Скорее всего, это болевой шок. Промыв рану, она дрожащими пальцами вдела нитку в иголку, быстро соединила края раны.

— Кто стрелял? — обернулась она к Маккензи.

— Террелл.

— Террелл?

— Да. Он мертв.

— Это я убила его?

— Нет, волк подоспел.

— Уезжать, немедленно уезжать! Если Террелл разыскал твою хижину… — Эйприл запнулась.

Вывод напрашивался сам собой. Если Террелл смог, то и другие доберутся.

— Давай-ка я перевяжу тебе рану, — сказала она, опускаясь на колени.

Разрезав ножом пропитанную кровью штанину, она осмотрела голень. Пуля прошла навылет сквозь мякоть, по счастью не задев кость.

— Думаю, через пару дней рана затянется, и мы сможем тронуться в путь. А ты как считаешь?

Маккензи молчал. А когда заговорил, она не узнала его голос:

— Я повезу вас домой.

Эйприл вскинула голову и задержала дыхание: страдальческая гримаса исказила черты его лица, глаза, полуприкрытые веками, были безжизненными, как у мертвеца.

— Нет, ты не сделаешь этого! — закричала она, понимая, что ничего этим не добьется.

— Мамочка! — раздался голос Дэйви.

— Занимайся сыном, — сказал Маккензи сдавленным голосом. — О себе я сам позабочусь.

Он развязал окровавленный шейный платок, отбросил в сторону. Тонкая струйка крови побежала по ноге. Но Маккензи было все равно. Пусть он истечет кровью, пусть подохнет! Ничего другого он не заслуживает. По его вине женщина и ребенок терпят такие муки. Нет, сначала нужно доставить их домой, а потом уж думать о себе. Взяв со стола чистую тряпку, он стал неумело перевязывать рану. Эйприл не решалась подойти к нему. Знала, что никакой помощи Маккензи от нее не примет. Чувствовала, что он корит себя, винит в случившейся трагедии.

Маккензи стал замкнут и неразговорчив. Будто и не было счастливых дней.

Случилась новая напасть. На следующий день он начал пить.

Вот уж этого Эйприл никак не ожидала.