Адриенна Бэссо - Как соблазнить грешника

Гэвин заметил эту дрожь и не удивился. По-видимому, она была явно не в себе, если решила во всеуслышание объявить, что готова стать его любовницей!

— Вы понимаете, что вы тут несете?

— Прекрасно понимаю, милорд. И мне приятно сознавать, что вы так вежливо дали мне это понять.

Вежливо дал понять? Гм, наверное, она все-таки слегка тронулась рассудком. Киркленд встал и подошел к Фионе.

— Я все расслышал, леди Фиона, очень хорошо расслышал. Признаюсь, не каждый день ко мне в замок является английская леди с предложением стать моей любовницей.

— Что делать, отчаянные обстоятельства требуют принятия отчаянных мер, — как ни в чем не бывало, ответила она.

— О-о, неужели вы хотите сказать, что я виноват в том, что вы стали блудницей?

Последнее слово неприятно резануло слух Фионы. Она поняла, куда ее может привести та дорожка, на которую она только что ступила. Ей стало страшно.

Не пора ли положить конец этой пытке? Стоит всего лишь признаться, что все сказанное ею совершено от отчаяния, затем извиниться и отступить, сохраняя остатки достоинства.

Гэвин бросил взгляд на ее пухлые чувственные губы и слегка смутился.

Фиона была настоящей красавицей. При внимательном взгляде на ее лицо и фигуру, вероятно, у каждого мужчины перехватывало дыхание. Он тоже ощущал вожделение. Вид у нее был усталый, испачканное грязью платье тоже не прибавляло ей очарования, но, несмотря на это, ее окружал ореол женственности и нечто другое, пробуждавшее в нем влечение к ней.

На миг в его воображении возникло ее обнаженное тело, его чувственные изгибы, им овладело желание испытать всю их сладость. Он слишком долго жил без женщины, а в ней было нечто такое, что отличало ее от других женщин, манило и влекло его, как еда влечет голодного.

В глазах Фионы не было уже ни страха, ни раскаяния, одна холодная решимость.

— Я свободная женщина и вольна в своих желаниях. Держать ответ за все мои прегрешения я буду перед нашим Господом, а не перед людьми.

— Сомневаюсь, чтобы Господь одобрил такой поступок, — смущенно пробормотал Киркленд.

— Никому из людей не дано знать волю Господа, — возразила Фиона. — Господь всеблаг и всемилостив. Ему известно, насколько слаб и порочен человек. Кроме того, что предосудительного в том, что мы собираемся сделать? Никто из нас не женат, значит, брачного обета мы не нарушаем, никого не обманываем и не предаем.

В уме ей никак нельзя было отказать, и Гэвин оценил это. Пусть ее гордость была уязвлена, зато сколько решимости и смелости. Ни одна из известных ему женщин не обладала и десятой долей таких качеств. Но почему он медлит и не соглашается? Да лишь по одной причине. Все это выглядело постыдно и нелепо.

Или это ему просто казалось? Его возбужденный приятель был явно иного мнения, он точно не видел ничего зазорного в происходящем. Напротив, данная часть его тела уже согласилась на предложение и нетерпеливо ждала момента, когда можно будет насладиться чарующей красотой английской леди.

Сердце Киркленда билось гулко и быстро, знакомый жар овладел его чреслами. Хорошо, что на нем была длинная блуза, скрывавшая нетерпение, овладевшее им, а лицом, как правитель и вождь клана, он владел в совершенстве. Выражение твердости и печать забот, как маска, надежно скрывали охватившее его волнение.

Вспомнив о своем долге и опасаясь, чтобы минутное желание не заглушило голос рассудка, Гэвин решил переменить тему разговора, но, несмотря на все усилия, ничто другое ему не лезло в голову. Фиона смотрела на него вопрошающе, впрочем, как и все, кто находился в зале.

«Согласиться», — молнией пронеслось в его голове, отражаясь гулким эхом в его сердце и в том, что находилось ниже. Но что-то удерживало его. Всегда помня о высоте своего положения, Гэвин был на редкость избирателен и острожен в связях с женщинами. Приближенные любили подшучивать и подтрунивать над его щепетильностью в отношениях с женщинами, но всегда за глаза.

Гэвин был женат два раза и всегда вел себя как любящий муж — почтительно и нежно. Он уважал женщину, носившую его имя и бывшую хозяйкой замка. Вместе с тем ему было жалко незаконнорожденных детей. Ничего, кроме жалости, судьба внебрачных отпрысков у него не вызывала.

Благодаря распутному отцу Гэвин всегда имел перед своими глазами свое собственное отражение, нелепое и странное, звавшееся Эваном Гилроем. К сожалению, жизнь его незаконнорожденного брата была исковеркана обидами, унижением и нищетой. Если бы Гэвин признался, что иногда ему жаль своего непутевого несчастного брата, вряд ли кто-нибудь поверил бы ему.