Элизабет Ренье: Погоня за счастьем

Она замолчала, закусила губу, чувствуя, как защипало глаза. Ричард достал кошелек и положил в грязную ладонь мальчика монету. Джеми пробормотал несколько слов благодарности и заковылял по аллее к своей развалившейся хибарке.

— Это щедро, Ричард, но неразумно, — нахмурилась Кейт. — Деньги все равно у него отберет эта выпивоха, его мать. Какие-нибудь твои старые бриджи или камзол пришлись бы Джеми более кстати.

— Постараюсь не забыть, — пообещал он, отвязывая лошадь. — Но пока предстоят более важные дела. Завтра я съезжу в Соколиный замок и узнаю, не нужна ли там моя помощь. Никак не могу поверить в то, что случилось. Ведь еще вчера мы с сэром Чарльзом вместе охотились, и вот…

Она положила руку на его локоть.

— Мне прийти вечером в усадьбу? Или хочешь побыть один?

— Если Джудит отпустит тебя на часок, я буду очень рад твоему обществу, — улыбнулся он.

Кейт смотрела, как он скачет прочь — одинокий всадник на черной лошади. Раньше по воскресеньям рядом неизменно можно было видеть дородную колоритную фигуру сэра Чарльза на сером широкозадом жеребце. Баронет любил, чтобы Ричард вкратце пересказывал ему проповедь, из которой он не слышал ни слова. Вечером, когда пастор ужинал в Соколином замке, сэр Чарльз хвалил его за превосходное изложение и особую утонченность высказываний, и пастор прощал хозяину этот обман, поскольку голубые глаза, невинно смотревшие на него поверх бокала с контрабандным бренди, лучились добротой.

Проводив взглядом Ричарда, Кейт вздохнула и увидела, как пастор, понурив голову, бредет к своему дому.

Но вечером, когда она направилась по аллее, ведущей к усадьбе, настроение у нее снова поднялось. Дрозд насвистывал с ветки вяза незатейливую песенку. Во влажной траве у ручья в сгущавшихся сумерках отливали бледно-желтым дикие нарциссы. С озера, скрытого за густыми зарослями падуба, неслось негодующее кряканье селезня. С другого конца загона прибежала вороная кобыла и потянулась к ней через перекладину. Кейт сорвала пучок свежей травы и протянула любимице Ричарда.

Но, несмотря на мирный вечер, Кейт чувствовала, как внутри ее нарастает непонятное напряжение. Она не могла объяснить это ощущение и, приписав его весеннему брожению, попыталась отрешиться от него. Но ощущение снова и снова напоминало о себе сладкой болью в сердце.

Западные окна дома, обращенные на закат, полыхали огнем. Кейт вышла из-под крон деревьев на газон. Сложенный из пожелтевшего от времени серого камня дом с щипцовой крышей и частыми оконными переплетами уютно гармонировал с приглушенным, коричнево-зеленым фоном окружавшего его леса, и казалось, он сам пустил здесь корни. Гармоничные пропорции дома никогда не переставали радовать ее глаз.

Ричарду до его знакомства с Кейт родной дом казался тюрьмой. Он ел, спал, делал уроки, повинуясь строгому распорядку, в котором не было места для любви и смеха. Его не подвергали телесным наказаниям, но на протяжении нескольких лет сменявшие один другого воспитатели прилагали усилия, чтобы сломить его дух. Ни гувернантка, ни учитель ни разу не похвалили, не подбодрили своего ученика. Но ничтожное опоздание на занятия или промедление с ответом немедленно влекли за собой долгие часы взаперти в холодной темной классной комнате или отправление без ужина в большую спальню, где, как считалось, являлось привидение, где по ночам раздавались странные звуки и ветка стучала по оконной раме с жуткой настойчивостью.

Нервы Ричарда сделались напряженными, словно струны скрипки. Вернуться домой после часа блаженства на озере или на взморье было для него все равно что вступить в мрачный дремучий лес после прогулки на ярком солнце.

Только Кейт сумела раскрыть ему глаза на красоту его родового гнезда, заставить его понять, что однажды он станет хозяином этого прелестного дома и всего имения, перестанет быть чувствительным, ранимым ребенком, для которого только полное повиновение старшим являлось единственным залогом хоть какого-то покоя.

Кейт решительно направилась к маленькой боковой дверце. В ней не было ни торжественности парадного входа, ни приниженности черного. Эта дверца деликатно указывала на ее статус. Хотя, когда Кейт бралась за тяжелую бронзовую ручку, эти мысли никогда не посещали ее темноволосую головку.

Когда она впервые пришла в усадьбу, ее голова едва доставала до замочной скважины. Тогда она крепко держалась за материнскую руку, до некоторой степени испуганная размерами дома. В то же время ей не терпелось посмотреть, что там внутри — неизвестность сулила настоящее приключение. Но через несколько дней она заскучала. Час за часом мама терпеливо шила в маленькой, специально отведенной для портних комнатке.