Элизабет Ренье: Погоня за счастьем

— Это все осталось в твоем прошлом, дорогая. Я очень расстроюсь, если узнаю, что ты снова что-то стащила или просила милостыню.

Джудит нахмурилась:

— Но я не понимаю. Когда вы прячете эти товары от инспекторов, разве это не кража?

Кейт вздохнула и в который раз привела доводы, которые слышала от сэра Чарльза:

— Это совсем не то, что красть у жителей деревни или на рынке. Мы, сторонники свободной беспошлинной торговли, обеспечиваем людей тем, что им нужно. Мы берем только у правительства, которое издает несправедливые законы. Если оно облагает немыслимыми налогами портвейн, чай, кружево, шелк, то должно ожидать неприятностей.

— Да, понятно, — пробормотала Джудит, хотя по-прежнему ничего не понимала.

Но какое это имело значение? В ее жизни сейчас существовало всего одно правило, которым она руководствовалась. В ее прошлом была вереница людей, которые передавали ее с рук на руки, звучали голоса, то громкие и гневные, то тихие, но злые, и только в самых ранних ее воспоминаниях слышался ласковый, любящий голос.

Теперь рядом с ней был человек, от которого исходило тепло, надежность. Сильные руки, обнимавшие, когда по ночам ее мучили кошмары. Крепкое плечо, на которое она приклоняла пылающую голову в дни болезни, ладони, мягко поглаживавшие ее изможденное тело, твердый и успокаивающий голос. После стольких лет — Кейт полагала, что ей около пятнадцати, — жизнь наконец-то улыбнулась Джудит. Все стало просто — ей нужно было только делать то, что говорила Кейт, и все вставало на свои места.

Но если бы она могла перестать видеть сны! Цыгане наводнили ее ум предзнаменованиями и предчувствиями. Иногда ее сны сбывались. Но теперь, когда Джудит, кажется, впервые в жизни пришла в церковь, она услышала, что пытаться узнать свою судьбу — это грех.

Ей нравилось в церкви. Музыка и пение очаровывали, как и сама служба, которую она не всегда понимала. Здесь на нее нисходили покой и чувство безопасности. Джудит слышала покашливание и шарканье ног, детский вопрошающий голосок, увещевающий шепот родителей. Она не всегда понимала, почему надо то вставать на колени, то садиться на скамью и зачем столько людей собралось в этом месте, где так гулко разносилось эхо и которое Кейт называла Домом Божьим.

Но она послушно повиновалась легким прикосновениям руки Кейт и благодарила Бога за счастье, которое узнала впервые в своей тяжелой жизни.

Седовласый страдающий ревматизмом пастор с трудом поднялся на кафедру. Его тонкий голос задрожал, когда он произнес то, что было на уме у присутствующих, выражая их невысказанные мысли, в то время как все глаза обратились на пустую и непривычно безмолвную скамью Глиндов. Каждое воскресенье с этой скамьи раздавались бодрые звуки, заставлявшие детей хихикать, а взрослых обмениваться снисходительными улыбками. Зычный голос сэра Чарльза гулко разносился по старинной церкви, когда он пел гимн с отставанием на полтакта. Его ритмичное похрапывание было привычным фоном службы. А когда он вынимал свой пестрый носовой платок, пастор прерывал чтение, зная, что трубный звук, издаваемый сэром Чарльзом при сморкании, на целую минуту поглотит все прочие звуки.

Кейт обвела взглядом церковь. Мужчины в воскресных костюмах сидели с серьезным, сосредоточенным видом, женщины прикладывали к глазам платки. С уходом сэра Чарльза деревня потеряла своего защитника и доброго друга. Арендаторы всегда могли быть уверены, что к их нуждам отнесутся со всей справедливостью. Дети знали, что если пробежать за его лошадью через всю деревню, то их ожидает пригоршня монет, а помахав вслед ему рукой, они услышат его раскатистый добродушный смех. Когда женщины с улыбкой приседали, встречая его, он снимал шляпу и раскланивался с ними, словно они были высокородными леди. И они приглаживали волосы, поправляли юбки и приговаривали в сотый раз: «Вот что значит настоящий джентльмен».

Люди молча выходили из церкви, слишком погруженные в общее горе, чтобы одергивать болтавших детишек. Кейт дождалась Ричарда и пошла вместе с ним и Джудит к калитке. Жители деревни сторонились, давая им дорогу, и провожали любопытными взглядами эту странную троицу.

У стены, окружавшей церковный двор, стоял одноногий Джеми, опираясь на костыль. Его поношенная рубаха и бриджи с прорехами служили предметом насмешек у детей, выряженных в нарядные воскресные костюмчики.

— Сэр Чарльз давал ему деньги за то, что он присматривал за его лошадью, — сказала Кейт. — Может быть, бедняга еще не знает…