Анна Рэндол - Грехи негодяя

– Ты ждал так долго, чтобы отомстить?

– О, это не месть.

Оливия ткнула его пальцем в грудь.

– Нет, это самая настоящая, ничем не прикрытая месть. Иначе ты обратился бы к властям.

Клейтон резко отбросил ее руку, и впервые она увидела в его глазах огненную ярость.

– Виселица слишком хороша для твоего отца.

– Иными словами, у тебя нет никаких доказательств. – Оливия сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться. – Оставь это, Клейтон. Я даю тебе слово, что прошлое не повторится.

– Твое слово? – Он усмехнулся и провел рукой в перчатке по подбородку. – А знаешь ли ты, что случилось с моим отцом после того, как я был осужден? Тебе не приходила в голову мысль отыскать его?

Оливия пожала плечами и пробормотала:

– Мне тогда было только пятнадцать лет… – Хотя, конечно, нельзя отрицать того, что эта мысль не приходила ей в голову и позже, когда она стала старше. Вероятно, она все-таки изменилась не так сильно, как ей хотелось бы. – А что с ним случилось?

Клейтон не ответил и заявил:

– Все, с этой фабрикой покончено.

И в тот же миг гул машин за дверью стих. Оливия тщетно пыталась уверить себя, что все дело только в задержке поставок сырья. Но почему же Клейтон улыбнулся так злорадно?…

А она ведь все замечательно организовала… Нет-нет, даже если Клейтон стал гением – а в юности многие говорили о его блестящих способностях, – он не сможет ее остановить.

Тут он достал из кармана стопку бумаг, медленно развернул листки веером и легонько провел ими по ее щеке. Бумага была тонкой и дешевой, не с ее фабрики.

– Ты знаешь, что это? – насмешливо спросил Клейтон.

Оливия молча покачала головой.

– Я скупил все твои долги. И срок уплаты по первому из них истекает… – Он покосился на верхний листок, словно не помнил в точности каждое слово, каждую цифру. – Истекает в следующий вторник. Надеюсь, у тебя есть соответствующая сумма.

У Оливии перехватило дыхание. «Надо будет убедиться, что заказ Тредмайну отправили раньше, чем подойдет срок уплаты поставщику угля», – промелькнуло у нее. Но уже в следующее мгновение она вспомнила, что этот заказ только что отменили.

Никакая сила воли не могла теперь скрыть дрожь в ее голосе, когда она проговорила:

– Ты не сможешь так поступить.

Клейтон повернулся к двери.

– Я уже так поступил. И передай отцу, что отныне и впредь я буду иметь дело только с ним. С ним одним.

– Да, но, может быть, следует передвинуть столы на солнце? – сказала Оливия мужчинам, выносившим столы из таверны на прохладный осенний воздух.

Праздник урожая. Он должен был стать грандиозным торжеством. Первым деревенским праздником за десять лет. Этот праздник должен был положить начало доброй традиции – впредь такие праздники планировалось устраивать каждый год.

Если же Клейтону удастся осуществить свои планы, праздник станет первым и последним.

Дети весело бегали по площади вслед за катящимся обручем. Женщины раскладывали на столах для продажи вкусные пироги, веники, вязаные шапки, заколки и резные деревянные игрушки.

Все было превосходно устроено.

И это никогда больше не повторится, если Клейтону удастся добиться своего.

Миссис Уилкерсон подала ей кружку теплого сидра.

– Спасибо. – Оливия протянула женщине пенс, но та покачала головой:

– Нет, мисс Свифт. Ведь вы столько для нас сделали…

– Прошу вас, возьмите, – настаивала Оливия. В конце концов, как выяснилось, она возродила город только для того, чтобы его снова постиг крах.

После минутного колебания другая женщина взяла монету и спрятала ее в карман.

– А тот член парламента согласился поддержать вашу идею? Ну, относительно отдельных помещений в тюрьме для детей…

– Он сказал, что подумает, – ответила Оливия. Миссис Уилкерсон была одной из двух женщин в городе, у которых сыновей отобрала Британская пенитенциарная система, поэтому она самым внимательным образом следила за попытками мисс Свифт исправить ужасную несправедливость.

– А ваши задушевные друзья придут на праздник?

У Оливии не повернулся бы язык назвать представителей Общества борьбы за гуманное отношение к детям-преступникам своими «задушевными друзьями». В общество входили два барристера, квакер, ушедший на покой викарий и горстка озабоченных этой проблемой женщин. Хотя она готова была назвать их не только друзьями, но и родственниками – кем угодно! – если им удастся продвинуться со своими реформами.