Робин Шоун - Любовник

— Даже у вас?

Он не отвернулся.

— Да.

— И вы когда-нибудь платили за них?

Шрамы на правой щеке напряглись.

— Да.

— Но зачем? — хрипло выкрикнула Энн. Глаза Майкла потемнели, но одновременно в них вспыхнул огонь.

— Вот за этим. — И он провел ладонью по ее каменно-твердому, заострившемуся соску.

У Энн все сжалось в груди, и она судорожно выдохнула, когда он наклонился и взял ее сосок в рот. В груди разлился и побежал по спине раскаленный металл.

Руки? Что делать с руками? А с пальцами? Запустить в его волосы, как он сам недавно это делал? Притянуть его голову к груди, чтобы он полнее вобрал се сосок в рот?

Беспорядочные мысли нарушило прикосновение грубой от шрамов кожи. Рука проникла в панталоны и коснулась губ, до которых раньше, кроме нее, никто не дотрагивался. Это прикосновение заставило ее тело содрогнуться.

Он уже в ней или только касается заветного места? Ноги Энн невольно раздвинулись, предоставляя мужчине свободу действий. Энн напряглась и ждала… ждала…

И вот это произошло: женщина ощутила влажный, горячий, шероховатый палец. Она судорожно обхватила голову Майкла, шея ее изогнулась в безмолвной конвульсии наслаждения. Оргазм совпал с чмокающим звуком, и Энн смутно поняла, что Майкл освободил ее сосок. Прохладный воздух после жара его рта показался ледяным. Она открыла глаза и встретилась с ним взглядом.

— Ты не кричала.

Энн пыталась восстановить дыхание.

— Это… недостойно.

Особенно если ты старая дева!

— Я говорил тебе, шери, это страсть, а не роман. В моей постели нет места приличиям. Я бы все равно их изгнал. Ты обратилась ко мне ради того, чего не сыскать в мужниной постели, когда мужчина заботится только о том, чтобы сотворить себе наследника или удовлетворить потребности,

Палец продвинулся дальше во влажный проход. И оба почувствовали сопротивление мембраны — символа ее девичества.

— Крикните, когда я это сделаю. Мне надо знать, что я причинил вам боль. А потом кричите снова, когда испытаете наслаждение.

Слова Майкла встревожили и возбудили Энн.

Мать в сорок лет зачала ее — своего первого и единственного ребенка. Болезненная женщина, все остатки здоровья она отдала беременности и родам. Отец был на десять лет старше жены. Им не требовался ребенок — родители нуждались в няньке. И обрели ее в Энн.

Девочка никогда не плакала. И никогда громко не смеялась, чтобы не побеспокоить стариков. Все детские радости, подростковые заботы и взрослые горести она переживала тайком.

— У меня ничего не выйдет.

— Я тебя заставлю, шери. — Слова прозвучали, словно клятва. — До исхода ночи ты задохнешься от крика.

Энн напряглась. Мужчина находился у самых незащищенных врат ее женственности.

— Вы собираетесь проникнуть в меня пальцем?

— Ты меня хочешь?

— Да, — твердо ответила она.

Она хотела всего: его языка, его пальцев и члена. Всего, что он мог предоставить женщине. Всего, за что платила.

Внезапно мучительная угроза его руки исчезла. Панталоны опустели. Впервые она отдыхала после оргазма, вызванного чужими руками. И он показался ей недостаточным.

— Я захватила коробку французских штучек. — Энн сдерживалась, чтобы не дотрагиваться до своих пылающих грудей. — Там, в ридикюле.

Ловкие пальцы расстегнули пуговицы ее панталон. Черные ресницы в очередной раз скрыли выражение его глаз.

— Не нужно.

Нет, нельзя ему подчиняться! Она докажет, что умеет владеть своими чувствами.

— Я хочу, чтобы мы использовали те, что я купила.

— А я, шери, — нет.

— Но почему?

Энн наблюдала, как с нее сползала светло-бежевая шерсть, и понимала, что открываюсь его взгляду: слишком полные бедра, округлость живота, каштановые волосы на лобке…

Она вдруг осталась совершенно обнаженной. Густые черные ресницы взлетели вверх, взгляд фиалковых глаз пронзил ее насквозь.

— Дело в размере, шери. Мои презервативы специально скроены.

Пальцы Энн сомкнулись на его запястье.

— Я хочу, чтобы вы их надели.

Майкл, словно сдаваясь, поднял руку. Шрамы испещряли ее и с внешней и с внутренней стороны.

— Tout ce que tu vue. Все, что ни пожелаешь.

Ухватившись за пальцы, которые вскоре окажутся в ней, Энн неуклюже вылезла из панталон. Никогда еще она не осознавала свою женственность настолько остро.

Перед ней стояла непомерно огромная кровать на медных ножках. Воздух наполнял терпкий, сладкий аромат роз.

Энн отпустила его руку. Майкл выдвинул верхний ящик дубового комода и достал коробочку, на крышке которой красовался портрет премьер-министра Гладстона. Снял крышку и подал ей.