Мэри Патни - Розы любви

— Не смей клеветать на женщину, которая не может защитить себя!

Истеричная нотка в голосе Майкла заставила Никласа обуздать свой гнев Хотя до сих пор он никогда по-настоящему не верил, что его старый друг хочет убить его, участие в этом деле Кэролайн меняло все. Сейчас Майкл держал в руке пистолет с взведенным курком, и если он сорвется, то Никлас станет покойником.

Значит, придется выложить всю эту мерзкую историю до конца — другого выхода у него просто нет. И будучи уже не в силах сдерживаться, с неукротимой злостью Никлас выпалил:

— Кэролайн была любовницей моего деда!

На мгновение все онемели, потом он услышал, как Клер тихо ахнула.

— Ты лжешь! — закричал Майкл. Увидев, что Кеньон готов нажать на спусковой крючок, Клер в отчаянии взмолилась:

— Нет! Прошу вас, не делайте этого! Ее дрожащий голос заставил Майкла заколебаться; лицо его отразило борьбу, которая кипела в его душе. Никлас быстро заговорил:

— Черт возьми, Майкл, мы же знаем друг друга двадцать лет, и большую часть этого времени мы были с тобой ближе, чем братья. Неужели после всего этого ты меня даже не выслушаешь?

Глаза Майкла стали чуть менее безумными, но он не опустил пистолет.

— Хорошо, говори, но не рассчитывай, что я передумаю. Никлас сделал глубокий вдох, зная, что сейчас, как никогда, он должен говорить спокойно и убедительно.

— Как тебе известно, мой дед устроил этот брак, чтобы обеспечить продолжение рода Эбердэров. Когда я увидел Кэролайн, то охотно согласился жениться на ней. Но наш брак с самого начала оказался сплошным нагромождением лжи. Когда я сделал ей предложение, она со слезами на глазах призналась мне, что уже потеряла невинность — один человек, намного старше ее, друг их семьи, соблазнил ее, когда ей было всего пятнадцать лет. Плакала она прелестно, а рассказывала так убедительно, что, честное слово, я бы вызвал на дуэль этого гнусного совратителя, если бы она не сообщила мне, что он уже умер. Я был готов закрыть глаза на то, что с нею случилось, однако после того, как мы поженились, я начал сомневаться, а сказала ли она мне правду, — уж очень она оказалась опытной для девушки, которая, по ее словам, была почти что девственницей. Судя по ее искушенности, до брака у нес уже был по меньшей мере один серьезный роман. Мне не понравилось, что Кэролайн мне солгала, но в конце концов у женщин ведь никогда не было такой свободы грешить, как у нас, мужчин. Я рассудил, что Кэролайн, должно быть, подумала, что обязана скрыть от меня правду, чтобы вступить в честный, благопристойный брак.

Когда Никлас вспомнил о своем легковерии, все черты его лица напряглись, на скулах заходили желваки. — Я хотел найти и находил для нее оправдания. Она говорила, что любит меня, и была так горяча, так податлива, что я легко ей верил. И я… я не знаю, любил ли я ее, но мне очень — хотелось ее любить. — Никлас явно хотел добавить к этому что-то еще, но сдержался; он предпочитал скорее погибнуть от пули Майкла, чем слишком уж обнажить свою душу.

Возвратившись к более безопасной теме разговора — поведению покойной жены, он продолжил:

— В общем, я считал, что у нас хороший брак, пока однажды ночью не пришел к ней в постель и не обнаружил на ее груди следы от любовных покусываний. Кэролайн даже не пыталась отрицать, что была мне неверна. Вместо этого она рассмеялась и сказала, что не ожидает супружеской верности и от меня и что я не должен требовать верности от нее. Еще она заявила, что знает, как предотвратить зачатие, и дала мне слово, что не зачнет ребенка, который не будет моим.

И снова Никлас почувствовал то омерзение, которое охватило его, когда он вдруг осознал, что супружество, к которому он прикипел душой, было одной сплошной насмешкой.

— Я наотрез отказался принять это условие. Считая, что в ее власти заставить меня передумать, она попыталась соблазнить меня. Когда я отказался лечь с нею в постель, она пришла в ярость, сказав, что ни один мужчина еще не бросал ее, и поклялась, что заставит меня горько об этом пожалеть. И, Бог свидетель, она сдержала свою клятву. — Он посмотрел Майклу прямо в глаза. — Эта милая сцена произошла где-то в апреле 1809 года. Прав ли я буду, если предположу, что ее любовь к тебе преодолела ее нравственное отвращение к адюльтеру примерно через несколько недель после этой ночи?

Посеревшее лицо Майкла было достаточным ответом. Прежде чем продолжить, Никлас незаметно придвинулся к Майклу поближе.

— Я отправил ее в Эбердэр, а сам остался в Лондоне. Теперь я понимаю, что мне следовало насторожиться, когда она так покорно согласилась уехать, но тогда я был не в состоянии ясно мыслить. Какое-то время я пытался отыскать смысл жизни в будуарах и бутылках, но потом решил, что пора поехать в Эбердэр и все-таки поговорить с Кэролайн. Я надеялся, что ее взгляды могли поменяться и мы сможем попробовать хоть как-то подлатать наш расползающийся брак.